– Вы знаете, почему помидор красный?!
– Он воплощает в себе чувство долга.
– Кто?! Помидор?!
– Нет. Чувство долга воплощает в себе цвет помидора.
– Почему?
– Потому, что он частичка красного знамени.
– Кто?! Помидор?!
– Ваша мамаша!
– Прекратите истерику! Ответ неправильный!
– Тогда мой ответ – помидор!
– Что «помидор»?
– Все – «помидор»!
– Ну, хорошо… А что вы думаете о зеленом цвете?
– Он воплощает в себе незрелые помидоры!
– Приходите, когда созреете…
И компетентные органы не выпускали меня за пределы родины с такими неадекватными чувствами. «Вы знаете, почему помидор красный?! Вы знаете, почему помидор красный?! Вы хотите об этом поговорить?!» Органы говорили, что за границей другие органы, среди которых нет сердца. Вначале они поиграют на моих чувствах, а потом дадут тридцать долларов. На эти деньги можно купить жевательную резинку и сдохнуть под забором! «Ты хочешь продать свою родину за бубли-гум?!» – интересовались органы, особенно напирая на «тридцать долларов». И скорее всего органы ждали от меня благодарности, что я появился на свет при их непосредственном участии, но чувства пели другое, и я не испытывал благодарности к органам.
«Come together! Right now! Over me!» [28]– пели чувства, а я аккомпанировал им на ударной установке – «Ффшшших! Бум, бум, бууум! Ффшшших! Бум, бум, бууум!», рискуя получить медицинскую справку, как у Йогана Мошки. Ведь, находясь между органами и чувствами, ты болтаешься, как неизвестный предмет в проруби, а компетентные органы умели мастерски находить синонимы такому времяпрепровождению. Можете назвать это космополитизмом, а у меня язык не поворачивается… Я просто отъехал всеми чувствами за границу, а телом остался на исторической родине. «Come together!» И стал называть себя Йиржи Геллером втайне от компетентных органов.
Участвовал телом в строительстве коммунизма, сочинял юмористические рассказы, играл в ансамбле на ударных инструментах и продвигал «Камтугезу» в жизнь под видом пародий. Время от времени матерился на популярную мелодию «Запуск и прохождение советской баллистической ракеты сквозь плотные слои атмосферы», которую передавали на частоте радиостанции «Голос Америки». А тонкая пародийная операция с «Камтугезой» проходила без осложнений! Ведь если из песни вырезать непонятные английские слова и заменить на трансплантанты – компетентные органы не отторгались. «Белфаст» превращался в композицию «Про галоши», которых у нас хватало, чтобы обуть Южную и Центральную Африку. И как об этом не догадалась главная родина – снабдить всех галошами по обе стороны от экватора?!
Куплет:
Покупайте галоши! Покупайте галоши!
Покупайте галоши, вы!
Наш товар – очень, очень хороший!
Не линяет, не рвется! Не ржавеет, не гнется!
Из резины и кожи – тоже
Производим наши галоши!
Припев:
Хватай! Таскай!
А потом приходи и еще покупай!
Бери! Носи!
А потом приходи и еще проси!
Рефрен:
Я купил, я купил!
Их под мышкой носил!
В чемодане таскал!
Не помял, не порвал!
От души:
И никакой трагедии! Подобными глупостями я занимался лет десять, изредка полагая, что напишу об этом очень смешной роман и назову его «Камтугеза». Но время шло, и в двадцать пять я сократил свои сатирические амбиции до повести, а в тридцать уже чувствовал себя на рассказ с подагрой. Говорят, что в конце концов мечтаешь о стакане воды, который тебе подадут компетентные органы. Да что теперь о них вспоминать?!
А чувство со временем начинает выглядеть как старое полупальто, побитое молью. Которое жалко выбросить и которое вышло из моды. Изредка ты достаешь его из кладовки, кряхтя напяливаешь на себя и красуешься на потеху молоденьким девушкам. Ты говоришь, шаркая ножкой: «Позвольте вас пригласить на романтический танец в стиле семидесятых!» – и выглядишь смешно, потому что давно не смотрел на себя в зеркало. А там старое лохматое чучело с непонятными чувствами.
Когда в двадцать восемь лет я устроился на работу администратором танцевального зала во Дворец культуры, еще захаживал на дискотеки один такой плясун. Исполнять балетные номера для умирающего лебедя с песочным отверстием. Его не устраивали тихие ретроспективные вечера «для тех, кому далеко за тридцать». И он потрясал своими пятидесятыми или шестидесятыми чувствами, как старый испорченный экскаватор размахивает ковшом! Больше для выпендрона, чем со смыслом. Поэтому уходил с одышкой, а не с молоденькой танцовщицей. Что весьма характерно, когда мужчина рассчитывает тряхнуть стариной за просто так. Вот мне отдавались во Дворце культуры – еще за контрамарку. И не хлопотно, и с перспективой на абонемент.
Читать дальше