Иржи Грошек - Большая реставрация обеда

Едва первые лучи солнца коснулись черепичных крыш, поспешила наша женщина забрать свой вибромассажер, да попусту! Проклятая Корритто уже успела одолжить изделие Кердона другой подруге, по имени Бетасса… И от нее ушла наша женщина ни с чем – Бетасса поделилась вибромассажером с Носсидой. Носсида, в свою очередь, отдала эту штучку Метрихе, Метриха – Феллениде, а далее – от Альфы до Омеги…

Отсюда вывод и резолюция: прежде чем отказаться от мужчин – распрощайся с подругами!

– А я и не ездила к подругам, – сказала Вендулка. – Я просто путешествовала. И нечего тут гадости про женщин рассказывать.

– Это не гадость, – важно пояснил я, – а мимиямб нашего славного сатирика Герода. В вольном переложении, разумеется.

– Писатели! – выругалась тогда Вендулка. – Всего-то двадцать четыре буквы, а сколько самомнения!

– Двадцать четыре – это в латинском алфавите, – возразил я. – А в другом – тридцать три!

– Ты считаешь, – перебила меня Вендулка, – что писательские амбиции формируются в зависимости от алфавита?

– Нет, – поспешно заявил я. – Мне кажется, что лаконизм – брат бездельника, а жена – враг писательского гонорара!

– Да, – подтвердила Вендулка. – Твои гонорары врагу не пожелаешь!

Здесь назревал конфликт на почве литературных отчислений, и я поспешил его раздуть цитатой из Гомера:

– Скалы тотчас же столкнулись, но голубю зашибли только хвост!

Вендулка с симпатией посмотрела на свою сковородку.

– Это пророчество? – осведомилась она. – Или желание подраться?

Нет ничего лучшего, как в летний погожий день треснуть кому-нибудь по башке палкой. Для полноты ощущений. Впрочем, усиленно конфликтовать с Вендулкой я не собирался. Просто за эти три дня меня одолели местные хироманты…

Вначале была книга, и книга на вид – препаршивая. Тот хиромант, что торговал подобной литературой, заслуживал распятия и четвертования. Однако, лукаво подмигивая, он топтался тогда предо мной в ожидании щедрого вознаграждения.

– Сколько стоит эта макулатура? – уточнил я.

От возмущения хиромант закашлялся и злобно засопел, как будто в темном переулке столкнулся с литературным критиком.

– Что вы считаете макулатурой? – набычился он.

– Разные писькины истории, что вы таскаете моей жене, – невинно пояснил я, немного подумал и решил уточнить: – Задушевные романы из личной жизни всякого рода потаскух.

– Зато они написаны простым, человеческим языком! – парировал мой хиромант.

– Ага! – подтвердил я. – Чем проще потаскуха, тем популярней ее история. Я искренне сочувствую малютке, что в двадцать два года попала на панель, – могла бы и раньше. Но кто пожалеет читателей, которые думают, что все это случайно и милая девушка просто поскользнулась? Кто вернет мне тридцать драхм, а вместе с ними – иллюзию, что не каждая женщина идиотка?

– Между прочим, – сказал хиромант и потряс для наглядности книгой, – эта история совсем другого свойства.

– И какого же? – осведомился я.

– Ну, – хиромант почесался, поскребся и покряхтел, – я затрудняюсь определить жанр, но в целом книга читается на одном дыхании.

– Да тут же страниц не хватает! – заметил я. – Как можно читать ее в целом?

Книга и правда имела плачевный вид.

– Так вы будете брать или нет? – уточнил мой хиромант.

– Только за полцены, – заявил я. – И только ради садизма. Чтобы жена эту дрянь листала и обливалась слезьми!

– Верное решение! – согласился со мной хиромат. – Направленное на подавление женской активности в светлое время суток.

Тут хиромант пошатнулся, как будто его треснули сковородкой-невидимкой. После чего он схватился за голову и стал озираться по сторонам с пришибленным видом.

– Меня осенило! – пожаловался хиромант.

– И немудрено, – подтвердил я. – Вы помянули о женской активности и накликали муз.

В каждом доме полным-полно всякой нечисти – от моли до тараканов. Два года назад я оставил в кладовке тухлый роман, и у нас завелись музы.

– Кыш-кыш, проклятые! – завопил хиромант и принялся размахивать руками, думая предотвратить повторное нападение муз.

Да без толку! Потому что только их раззадорил, и музы принялись осенять хироманта с повышенным вдохновением!

– Ой! Ой! Ой! – вскрикивал мой хиромант, покуда не ослабел. Тогда он забился в угол, раззявил рот и сказал: – Идея!

– Вы зря ей сопротивлялись, – заметил я.

Хиромант оглянулся по сторонам и тихо спросил:

– А чем это меня оглоушило?