Ольга Ляшенко - Собиратель чемоданов

— Еще бы не помнить!

— Она никогда и не менялась. А на этом процессе только начали приводить к присяге, как Федор Соломонович и говорит: «Постойте! Что же это мы делаем? При чем здесь Последний Чемодан, когда мы уже на Поверхности? Пускай староверы на нем присягают, а нам он зачем? Мы его уже преодолели, значит, нужна новая присяга». Чехлов начал, как всегда, ему возражать, но он его, конечно, переспорил.

— Чехлов — это кто?

— Прокурор. Он всегда выступает за процедуру.

— И правильно делает.

— Ну, вот. Начали придумывать, предлагать разные варианты. Целый день на это ушел. В конце концов проголосовали за новый текст.

— И какой же? — заинтересовался Упендра.

— «Клянусь говорить только истину».

— И все?

— Все.

— А чем клянусь?

— Ничем. Просто.

Упендра рассмеялся.

— Вот то-то и оно. Когда-то я и сам попал в ту же ловушку. Потому и не понимал, для чего Последний Чемодан. Понял только задним умом, по прошествии огромного времени. Нельзя клясться просто . Клянуться всегда чем-то . А если ничего такого нет, то и присяга теряет смысл.

— А-а, теперь мне понятно! То-то подсудимый все время и говорит какую-то бессмыслицу.

— Например?

— Даже повторить не могу. Какие-то миры, перерождения, карма, чакры, заслуги, и прочая мешанина. Главное — очень много терминов и цифр, и непонятно, какая между ними связь. В общем, то же, что в его книжках, а я их так и не осилил.

— Не стоило и силы тратить, — сказал Упендра.

— Маргарита Илларионовна говорит, что за ним даже записывать невозможно. Она уже не стенографирует его ответы, а просто пишет в протоколе: «В ответ на вопрос обвинителя подсудимый излагает Истину». Ей сам Федор Соломонович так разрешил писать, поскольку то, что говорит подсудимый, все равно к делу никакого отношения не имеет.

— А может, то, что он говорит, — это действительно истина? Вы над этим не задумывались? — иронически спросил Упендра.

— Не может, а точно, — уверенно сказал Чемодаса. — Истина и есть. Это же официальное название его учения и организации. Так и во всех документах значится: «Корпорация Истины». Хотя их и лишили статуса юридического лица, но ведь название от этого не меняется. Как их еще называть? Ну, можно сказать: «бывшая корпорация Истины», или «так называемая корпорация Истины». Но все равно от «Истины» никуда не уйдешь. А он этим пользуется. Откровенно издевается над судом, а поделать ничего невозможно.

— Да, тяжелый случай, — сказал Упендра. — Что ж. Вижу, надо выезжать, разбираться на месте.

— Так поедемте!

— Я готов, — сказал Упендра. — Но лучше поступим так: вы поезжайте, а мы с Дмитрием пройдем через коридор. Не волнуйтесь, мы прибудем сразу же вслед за вами, а может, еще и раньше.

— Ну, тогда я не прощаюсь! — и Чемодаса начал торопливо спускаться со стола.

13. Некоторое время Упендра умиленно смотрел ему вслед, и наконец сказал:

— Какой трогательный молодой человек! Мне все время казалось, что он чем-то похож на моего будущего сына. Признаться, я даже изменил свое мнение о чемоданных жителях. Если у них такая молодежь, то, думаю, для них еще не все потеряно. По крайней мере, крест на них ставить рано.

Коллекционер не разделял его энтузиазма. Чем больше запутывался процесс, тем меньше оставалось у него надежды получить хоть что-нибудь по своему иску. Его заявление, хотя и было самым большим по размеру, но зато — он это сам видел — и самым нижним в толстой пачке, которую показывал тогда Чехлов. «И вообще, о гражданских исках уже все позабыли, — думал он. — Сейчас они выясняют, кто устроил наводнение, а это — темная история, здесь концов не найти. А они и не торопятся. Их хлебом не корми — дай посудиться. Они могут судиться годами. А я буду сидеть и ждать у моря погоды… Хотя это только так говорится — «хлебом не корми». На самом-то деле кто их кормит, как не я? Упендра прав, со всем этим пора кончать. В конце концов, у меня есть и другие обязательства. Они же — не моя семья… Только как? Не заявлять же и в самом деле в милицию?.. А, собственно, почему надо бояться милиции? Если я даже и заявлю, это же не значит, что их сразу придут и арестуют. За что их арестовывать? Они — не преступники. Наоборот, пусть государство позаботится об их обустройстве, выделит дополнительную жилплощадь, какие-то средства. Трудоустроит, наконец. Наверняка среди них немало ценных специалистов. Будут работать в народном хозяйстве. Не век же им прятаться. И у меня, в конце концов, не богадельня…»