Андрей Ильенков - Повесть, которая сама себя описывает

Но после того, как ее изнасилуют двое, девственницей она уже не будет, а при желании — а желание было — можно будет представить ее самой низкопробной блядью. И уж тогда существа более омерзительного, а значит, и более пленительного и вообразить невозможно. И конечно, прикольно было бы узреть падение этих снобов с их заоблачных вершин до грязной, неграмотной и слабоумной девки. Точнее, бляди.

Хотя насчет ее слабоумия вопрос остается чрезвычайно открытым, а насчет неграмотности Олег трагически просчитался.

Вот так и началось все однажды. То есть позавчера. А вчера Олег, с трудом переставляя непослушные ноги, думал, что неохота ему устраивать все эти фокусы, а просто хочет он Дарьку, и без всякого психоложества. Что глубоко наплевать ему на то, как горестно и низко падут его высокомерные товарищи, или же, наоборот, как не падут.

А проснулся поздно. Не сразу понял, где находится, потому что видел вокруг себя баню с пауками на стенах, так что первое, что пришло ему в голову, — он на том свете, в окончательной вечности. Но баня была настолько знакомой, что показалось ему, будто это их собственная баня в саду, как впоследствии оно и оказалось. Попытка встать удалась с трудом. Ольгович помотал головой — голова моталась с некоторым запозданием. Болел распухший нос. Ноги слушались, но гнулись медленнооо... Голова хотя и моталась, но не соооображала... Ооооооооооооооооо...

У Ольговича никогда не бывало прежде похмелья. Вчера он выпил много. Может, это и есть похмелье? Но все говорят, что с похмелья бывает тряска рук, дурнота и тошнота, потливость и гадливость: ничего подобного не ощущалось. Он чувствовал себя не плохо, но как-то странно. Вероятно, он до сих пор еще пьян.

Открыл дверь, пошатываясь, пошел. Куда пошел, зачем пошел? Точно пьяный. Постепенно стало начинаться припоминание. Приехали со Стивой и Кирюшей. Осенним вечером, уже в темноте. А сейчас? Сейчас вообще незнамо что. Ольгович посмотрел на часы. Они, слава богу, тикали. Ольгович с трудом сфокусировал глаза на показаниях прибора и установил, что время уже позднее, а число восьмое. Значит, сегодняшний день — второй по приезде в сад. А казалось, что не второй. Вроде как и зима настала, пришла пора печи топить. И он вспомнил, что действительно топил вчера печь. Пьяный. А друзья были еще пьянее. И тут что-то крылось... Но что именно?

То есть как — что?! То самое! Дарька, вот что.

Ольгович заторопился в дом. Постепенно добрался. Угли в печи догорали, жара стояла страшная, как в Африке, бардак еще страшнее, товарищи отсутствовали. Очень хотелось полежать и подождать, и он даже, несмотря на чувство долга их разыскать, так бы и сделал, но лечь было буквально некуда, все было завалено каким-то фантастическим хламом, а наводить порядок не хотелось уж вовсе. Ольгович вышел из домика и поплелся искать дебоширов. И вот, когда поплелся, вспомнил, что к Дарьке-то он вчера поплелся с таким же трудом, а вот по поводу того, как доплелся, — полный провал в памяти.

А как входил в баню — вдруг вспомнил. А зачем же было ему входить в баню? В самом деле, зачем бы, кажется, входить в баню, если собрался к Дарьке? Если уж идти в баню, так логичнее после Дарьки, а не до. А? На! А то, что до Дарьки он не дошел, а сумел дотащиться лишь до бани, зашел туда отдохнуть и отрубился там, как распоследний барсук, и все на свете проспал.

Вот к таким печальным умозаключениям вынужден был приходить Олег. А раз уж он так лопухнулся, чего уж тем более можно ожидать от этих придурков? Вот и приходилось теперь шататься под тяжестью по сие время не покидающего его опьянения и козла.

Козла этого Олег узнал. Принадлежал он Ивану, но почему он, убитый, тащится ими, и что скажет Иван, а что папешник, и почему они до сих пор здесь, и где Дарька, и что творится лично с ним, а что вообще со всем окружающим миром — все эти вопросы оставались открытыми. Он пытался расспрашивать, но говорил так плохо, что Стива, сам пьяный не по годам, только и сказал: «Э-э, да ты, ваше величество, нарезался!»

Пришли совсем поздно. Затащили добычу в жилище, подбросили дров в очаг и сразу сели пьянствовать. Хотели нажарить козлятины и нажраться до отвала, но надо было сдирать шкуру. Оставили это кровавое дело на потом, тем более что искушенный в охоте Стива сказал, что совсем свежее мясо очень жесткое, туша должна некоторое время полежать.

Олег прислонился спиной к стене и сполз на пол. Ему поднесли еще выпить. Он проглотил жидкость и, шатаясь, вскарабкался на заваленную хламом кровать, где, несмотря на грохот музыки и твердые предметы под боком, сейчас же уснул.