Нагаи Кафу - СОПЕРНИЦЫ

Когда Кафу поступил в начальную школу, он помимо школьных уроков занимался с наставником изучением классических конфуцианских книг, как это веками было принято в старой Японии. Кроме того, конфуцианская традиция требовала от образованного человека с хорошим вкусом навыков в поэзии и живописи — и Кафу посещал известных учителей как по стихосложению, так и по рисованию. Наброски и карикатуры Нагаи Кафу, сохранившиеся в его наследии, могут служить комментарием к литературному творчеству.

В средней школе Кафу увлекся традиционной японской музыкой. Он продал часы и пальто, чтобы купить флейту сякухатпи — ему очень хотелось научиться играть на этом старинном инструменте. Уроки проходили в квартале гейш Янагибаси, ведь именно гейши были мастерицами различных средневековых школ мелодекламации, хранительницами музыкальных традиций. Гейши и сами по себе волновали сердце молодого человека.

Маскируя под школьные учебники любовные романы уже упоминавшегося Тамэнага Сюнсуй, переписывая в библиотеке запрещенные для переиздания новеллы о веселых кварталах писателя XVII века Ихара Сайкаку, Кафу очень рано проявил интерес к эротике. В восемнадцать лет он впервые посетил квартал публичных домов Ёсивара. В качестве оправдания он позже писал в своих записках, что боялся умереть прежде, чем узнает радости жизни, поскольку был болезненным подростком.

Болезни, в том числе желудочные, действительно сопровождали Кафу всю его жизнь, а в шестнадцатилетнем возрасте (это было в 1895 году) он провел в санаториях и на курортах почти целый год. В тот год он впервые по-настоящему влюбился, девушка была его сиделкой, и звали её О-Хасу, что значит «лотос». Так появился псевдоним Кафу, который означает: «ветерок, овевающий лотосы». Тогда же были предприняты и первые литературные опыты — сиделке О-Хасу был посвящен рассказ, его текст, однако, не сохранился. С этих же пор Кафу стал очень много читать как японскую классику, так и писателей-современников, причем некоторые из них (Хигути Итиё, Огури Фуё, Идзуми Кёка) были лишь немногим старше его самого.

Помешала ли долгая болезнь, или литература окончательно вытеснила все другие интересы, но только поступить в высшую школу (без окончания которой в Японии невозможно учиться в университете) Кафу не смог, провалился на экзаменах.

Отец решил дать возможность нерадивому сыну заняться коммерческой деятельностью и определил его на отделение иностранных языков при Коммерческом училище. После двух месяцев, проведенных всей семьей в Шанхае, где отец возглавлял отделение компании «Морские почтовые перевозки», выбор пал на китайский язык, тем более что классическим письменным китайским языком Кафу занимался с детства. В 1897 году Нагаи Кафу поступил в училище, позже преобразованное в Токийский институт иностранных языков.

Курса он так и не закончил, поскольку был отчислен за частые пропуски занятий. Гораздо больше китайского его интересовал теперь английский язык, который он изучал на вечерних курсах, чтобы читать новинки западной литературы. Кроме того, Кафу поступил «в подмастерья» к одному из популярных беллетристов — именно так следовало начинать самостоятельную писательскую карьеру. Наставника звали Хироцу Рюро (1861–1921), современникам были хорошо известны его трагические пьесы и рассказы из жизни полусвета и городских низов.

В 1899 году новелла Нагаи Кафу «Корзина цветов» получила премию на конкурсе, устроенном газетными издательствами, и именно эту вещь (хотя до неё были и другие) Кафу считал своим первым литературным произведением. В том же 1899 году Кафу стал учиться искусству рассказчика в жанре ракуго, а вскоре и выступать вместе со своим наставником в специально для этого предназначенных залах. Аудитория рассказчиков, как правило, не превышала ста человек, слушатели сидели по-японски, на соломенных матах татами. Еще в те времена, когда город Токио был городом Эдо, выступления рассказчиков заменяли жителям торговых и ремесленных кварталов и литературу, и театр, и газету. Темой рассказов были героические подвиги самураев, проделки духов и привидений, городские истории о верных любовниках или о ловких ворах. Послушать рассказчика могли позволить себе многие, вход стоил гораздо меньше, чем самые дешевые театральные билеты. Залов для ракуго в Эдо было не меньше пятисот — в каждом квартале, но к концу XIX века количество их сократилось, поскольку у горожан появились и другие развлечения.