Евгений Немец - Кокон

— Не пизди, — добродушно отозвался Лёня. — Ты никого никогда не любил.

— Тогда я возьму твой скальпель и вырежу сердце тебе. Ты мешаешь нам воссоединиться.

— Ничего у тебя не получится, — авторитетно молвил хирург. — Чтобы вырезать сердце, надо вскрыть грудную клетку, а это скальпелем не сделаешь.

И тут на кухню пришла Алёна. Я повернулся к ней лицом, сполз с табурета, так что оказался перед ней на коленях и голосом, полным страдания и пылкости, продекламировал:

— Ангел мой, я люблю тебя и готов за это умереть! Если ты любишь меня, бросай своего Лёньку, этого мужлана-мясника, и выходи за меня замуж.

Алёна улыбнулась, а «мужлан-мясник» тыкнул мне в спину пяткой, так что я со всего маха врезался носом Алёне в колено. Она сделал шаг назад, и следующей остановкой моего «интерфейса» оказался пол. Чувствуя, что из носа течет теплая жижа, я, нисколько не удрученный, произнес:

— Любовь невозможно убить подлым тычком в спину. Возьми свой скальпель, слабак, и вырежи мне сердце. А потом съешь его, и тогда моя любовь к Алёне возродится в тебе. Так я выполню свою миссию.

— Вот до чего доводит пьянство и онанизм, — заключил Лёня. Клятва Гиппократа — миф! Врачи — самое бесчеловечное племя, хуже нацистов.

— А ты бы мог за меня умереть? — как-то отрешенно спросила у него жена, и я успел уловить напряженность в её голосе… впрочем, возможно это уже дофантазировал мой отравленный алкоголем мозг. В следующую секунду я отрубился.

Я и дальше не переставал делать ей комплименты, и при любой возможности старался перевести диалог в разряд тактильных контактов, целовал её в щеки или обнимал за талию. Если Лёня был в недобром расположении духа, такое моё поведение выводило его из себя, Алёнку же забавляло, как мое ухаживание, так и ревность супруга. Но сказать по-правде, я всем женам моих друзей и знакомых выказывал подобное внимание (хотя и не всем им симпатизировал), так что друзья давно к этому привыкли. Наверное, это и не давало им разорвать отношения со мной окончательно. Они ненавидели меня с любовью, которую дано испытать только законопослушным родителям в отношении заблудшего распутного сына, глядя на которого стыдишься, но завидуешь его беспечности, зная, что тебе она заказана.

И вот теперь Алёна звонила и предлагала работать с ней. Это интриговало, так что ответил я следующее:

— Алёна. Тут что-то не так. Говори прямо, ты влюблена в меня по уши, и готова наставить Леньке рога? Кстати, с рогами он смотрелся бы импозантно…

И что б вы думали?! Вот что она ответила:

— Для начала приведи себя в порядок, побрейся, постригись, выстирай и отгладь рубашку и брюки. Начисть обувь. Сделай так, чтобы на тебя было приятно смотреть. А вот потом посмотрим. Все возможно.

И отключилась.

Я сидел с открытым ртом ещё минуту. Ну ничего себе поворот сюжета! Нет, я конечно неотразим и все такое — с детства себе это внушал, но тут речь шла о совершенно другом уровне. Ну а что — секс? В тридцать пять это скорее приятная привычка, чем необходимость. Хочется же не просто трахнуться, хочется чего-то большего, какой-то обратной связи, заботы, понимания… впрочем, разве оно достижимо — понимание?.. Но в случае с Алёной как раз чувствовалось, что таки да — достижимо.

В общем, в таком вот ключе размышлял я о звонке жены моего друга. И откуда мне было знать, что все это — тонкая игра, построенная на моих самых низменных посылах, финал которой должен был «вернуть меня к жизни». В тот момент, когда Алёна набирала мой номер, Лёнька сидел рядом и прекрасно слышал наш диалог. Иногда, сволочь, даже тихонько комментировал. Но узнал я об этом только полгода спустя, а узнав, не расстроился, но подумал с тихим удовлетворением:

«Гнусные твари! Грязные животные! Все-таки мое присутствие не прошло даром. Научились врать, лицемерить и строить интриги!..»

Очевидно, уже тогда мои друзья понимали, что во мне присутствует дар убеждать, то есть — учить.

Так и случилось, что бревно моего «Я» зацепилось за корягу всеобщего образования, но в ту секунду я этого, конечно же, ещё не осознавал.

Предложение Алёны выглядело многообещающе. Не то, чтобы я надеялся на радость любовных утех в её объятиях (а как сладко все-таки выйти за пределы общественной морали, ведь жена друга — почти сестра, и секс с нею немного смахивает на инцест, не так ли?), но её намеки и двузначность ситуации манили меня, и я шел на них, как кобель на запах потекшей сучки. Жизнь, по которой я семенил бродячим псом, была собачей в прошлом, являлась такой в настоящем, и не было никакой надежды, что назавтра она изменится. Это было простое существование, может быть даже примитивное, но оно вполне меня удовлетворяло, — я не тяготел к сложности.