Слава Сергеев - Рассказы о путешествиях

Я ее отчасти понимаю, я приезжаю в Севастополь зимой уже второй год, и этот зимний месяц пролетает незаметно, но каждый день тянется очень долго - а спроси, что я делал, я пожму плечами и не отвечу: не знаю, смотрел на море. Как она говорит - “заземлялся”.

Мы выпиваем, я стараюсь шутить, я испытываю к ней смешанные чувства: мне ее жаль и в то же время она вызывает уважение. Моя жена говорит, что она творческий человек и это все объясняет, не важно, что она ничего не делает, ленится или боится, не хочет или что-то еще… Еще, я думаю, что она, жалуясь на свое одиночество, в то же время настолько привыкла к нему, что, пожалуй, это будет трудно кому-то изменить. Даже в Лондоне.

Она ждет звонка или эсэмэски от любимого или, как она его называет, “англичанина”. В ее случае его гражданство - главное, хотя она, конечно, говорит, что уже очень привыкла к нему.

- Когда он приехал сюда и мы встретились первый раз у моей знакомой, которая держит небольшую брачную контору и, собственно говоря, это она и дала мне его mail, - рассказывает она, - я была настолько разочарована, что он это понял. Он сказал потом, что хотел тут же развернуться и уехать, но сдержался, дорога недешевая… Это совершенно не мой тип мужчины. Он основателен, спокоен, но абсолютно без чертовщины, скучно. Но потом мы разговорились, и я почувствовала, что в нем тоже есть свой шарм, хотя секса между нами не было до самого последнего вечера, мне даже пришлось самой снимать майку, потому что я поняла, что он не уверен в моей реакции.

Я подхожу к окну. За окном вечер, улица, идущая под гору, реклама магазина очков и в перспективе на маленькой площади - витрина какого-то бара и стоянка такси. Не холодно, дверь на балкон полуоткрыта. Я в который раз непатриотично думаю, что как это здорово, что Крым стал “островом”, что он не русский и не совсем украинский, он ничей, и этот город, описанный во всех классических романах, от Толстого до Набокова и Аксенова, будто глядящийся в собственное прошлое, с растерянными кораблями Черноморского флота и царским Обелиском славы - междуцарствие, межвременье…

Девять часов вечера. Эсэмэски из Лондона все нет, и она начинает нервничать.

- Все мужики одинаковы. Тот тоже никогда не мог нормально поздравить меня с днем рождения. У всех какой-то прямо пункт на эту тему. То раньше, то позже. Ну, это когда мы общались… - Она молчит. - А в прошлом году я сдуру сама ему позвонила. Через общих знакомых достала его номер, прикинула, когда он работает (чтобы жены не было рядом), и днем позвонила. На сотовый. Потом сто раз пожалела. Испортила себе настроение в праздник. - А, - говорит, - привет. А я тут за рулем. Жена, что ли, рядом была, голос такой… напряженный. Мне бы сразу трубочку повесить, но я давно не слышала его голос, стало меня тихонько колбасить, потом день рождения же - ну, элементарно сказать “поздравляю” можно?

И я говорю: а у меня день рождения сегодня, ты что, забыл? И в этот момент связь, что ли, на минуту прервалась. Межгород же. Он говорит: что? Повтори… Плохо слышно! И я, как дура, повторяю: у меня день рождения сегодня, ты что, забыл? Там такая небольшая пауза, и он говорит: поздравляю. Пьешь там, наверное? А я говорю зачем-то: ну да, скоро друг мой придет. Сидим тут. А время где-то час дня, будний день. “Сидим тут”… “Друг”. “Придет” из Лондона. Он говорит: ну ладно, а то тут движение напряженное, я не могу разговаривать. Поздравляю еще раз. Пока. - И отключился. Я посидела немного, поплакала маленько и решила опять его набрать. Так сказать, подарок себе сделать. Причем с самого начала знала же, что звонить не надо, и - позвонила. Но не вышло, слава богу, он-то тоже меня немного знает - телефон отключил.

Она смотрит на нас женой, улыбается, но я вижу, что глаза у нее на мокром месте.

- Недоступен, - сказал мне небесный автомат.

Я чувствую себя в идиотском положении. Если бы это был обычный день, я бы дал ей поплакать, что еще делать-то, но у нее сегодня действительно день рождения!.. Я смотрю на жену, она потихоньку разводит руками и включает телевизор.

Самое смешное, я понимаю, что тут ничего не поделаешь, и еще я понимаю, что потом она будет на нас дуться, как на свидетелей. Еще я сам начинаю злиться, что мне вечно приходится кого-то утешать.

- А ты напиши ему сама, - говорю я.

- Кому?

- Ну кому-кому, Питеру этому. Знаешь, все мужики страшные эгоисты, - говорю я. - Независимо от подданства. Я тоже недавно чуть не забыл о Лялечкином дне рождения…

Она смотрит на меня, и я понимаю, что она понимает, что я сейчас вру. От этого ей по идее должно стать еще хуже.