Леонид Нетребо - Черный доктор

Работая в бригаде собственных нужд, я наконец понял, что такое счастье. Счастье — это практически бездумное движение членов и такое же напряжение мускулов. Когда из тебя выходит, естественным образом сгорая, энергия, полученная из пищи, воздуха и солнечных лучей. Не образуя шлаков в клетках, язв в желудке. И — покой!.. Это естественное, почти звериное состояние жизни сказывается здоровым румянцем, хорошим аппетитом, отличным сном, прекрасным настроением.

Мы работали на погрузке и разгрузке, мешали раствор, изолировали трубы, раскапывали кабель, засыпали траншеи. Особенно не рассуждая, кому и для чего это нужно. Что касается меня, я просто наслаждался тем, что можно не вникать в то, что делают руки. И даже экспериментировал, насколько глубока может быть степень этого бездумства. Бери то, неси туда, залей сюда, отсыпь оттуда. За меня думал другой человек, бригадир, и это было хорошо! Я поделился с ним, который думал за меня, своими мыслями.

— По твоему получается, что лучше труда разнорабочего и нет, засмеялся бригадир, который был лет на двадцать старше меня. — Непонятно тогда, зачем это родители тебя в институт пихали. Стипендии-то уж точно не хватало? Опять же помогали пять лет. Знаю, сам шалопая учу. Наверное, худа мы вам желали? — встал бригадир на сторону моих родителей, на сторону своего поколения.

Далее из нравоучений «бригаденфюрера», как мы прозвали нашего непосредственного начальника, следовало, что хорошо мне сейчас потому, что работа на «собственных нуждах» — всего лишь разрядка для организма. Поставь меня перед «жизненным» выбором — и я вряд ли пожертвую своей инженерной, якобы «нервной», работой в пользу «такой пригожей, прям мечта» деятельности разнорабочего.

— Тебе хорошо сейчас… — бригадир задумался, подытоживая, — ну, не хорошо, а, скажем так, неплохо оттого, что положение твое… Как бы выразится пограмотнее… Не безысходно. Или, по научному, вариантно, — он поднял вверх прокуренный заскорузлый, весь в черных трещинах палец, символизируя жестом удачность подобранного слова, — о! — И закончил совсем, на мой взгляд, туманно: — Ты же сам учил, что движущая сила всех революций кто? То-то же! Пролетариат!.. Которому кроме цепей — сам знаешь. У него без вариантов. И это — отравляет. Так вот, хочешь обижайся или как, а умирать будешь от язвы или от инфаркта, но галстук на кирзачи до самой пенсии не променяешь.

Признаться, я действительно немного обиделся, но виду старался не показывать. На следующее утро на первом перекуре бригадир, вроде без всякой связи со вчерашним разговором и без повода, сказал мне почти на ухо:

— Сегодня будем соль грузить на очистных сооружениях. Там операторша. Магда. Заметь. Понаблюдай…

Сват, тоже мне, подумал я несколько снисходительно. Смешно стало: посмотрел на бригадира внимательнее. В нелепой робе, приземистый раздавленный годами и работой, в морщинах. Загорелые коричневые уши, оттопыренные глубоко нахлобученной на седую голову серой фуражкой. Тут я, удивившись, вспомнил, что холостой. За этой работой глаз некогда поднять. Вечером — поужинаешь и сразу спать. Спалось, как я уже заметил, последнее время без задних ног. Представил, сконструировал себе эту самую Магду-Магдалинку: невысокая стройная брюнетка, голова в белом платочке, рабочий костюм, который своей несоразмерностью и нелепостью только подчеркивает изящество молодости. Короткие кирзовые сапоги с подрезанными голенищами — ладно сидят на красивой ноге. В руках какой-нибудь уровнемер… И я уже с благодарностью смотрел на «свата».

Очистные сооружения оказались довольно сложным производством. Снаружи большие резервуары. Внутри — огромные емкости, похожие на бассейны с бурлящей бурой водой. Со всего завода приходят сюда канализационные стоки, очищаются какими-то бактериями и сливаются в отстойники, и далее на рельеф. Это все коротко объяснила нам Магда — оператор аэротенок. Реальность не совпала с мечтами — это была крупная, крашеная по седине женщина лет пятидесяти, которая, учитывая мой почти юный возраст, вряд ли могла меня интересовать в том качестве, за мечту о котором бригадир ошибочно удостоился «свата».

Следовательно, «бригаденфюрер» имел ввиду что-то другое. И я, по мере возможности, стал присматриваться…

В общем-то, ничего примечательного, если не считать несколько странной для такой небольшой должности выправки и мимики.

Когда в зале аэротенок появлялись посторонние, то есть мы, из погрузочной бригады, Магда начинала вести себя так, будто на ней фокусировались все взгляды находящихся в этом помещении. Спина выпрямлялась. Накрашенные губы сжимались в яркую плотную полоску, слегка изогнутую по краям книзу — кислая презрительность ко всему, что ее так несправедливо окружало — канализационные стоки, бактерии. Выразительные сами по себе, даже без густой туши, глаза делали резкие движения: вдруг бросались на людей вызывающе («Я понимаю, что вы видите эту мерзость, я вижу ее не меньше, чем вы…»), после чего резко опускались долу вместе с изящным, как ей, наверное, казалось, отворотом головы рыжего, почти красного колера («Я здесь случайно, внутренне я этого не касаюсь, я выше этого, мне все равно, что вы обо мне думаете, еще неизвестно, кто из нас…»).