Карина Шаинян - Рыбка

– Отлично! – воскликнул секретарь, глядя на часы. – Речь подготовили? – отрывисто спросил он у Ивана Петровича. Тот кивнул и смущенно засуетился:

– Сюда, сюда ставьте, рядом с Вовиным. Да не трясите так, опять переделывать придется!

– Бледноват, – критически заметила Людочка.

– Волнуется, – объяснил Иван Петрович, – переживает, бедняга. Стыдится прошлого. Нормально.

Иван Петрович встал, утирая скупую мужскую слезу, и заговорил певуче, ритмично взмахивая руками:

– Дорогие горожане! Я счастлив поздравить наших детей со вступлением во взрослую жизнь. Много предстоит испытаний, многое сделать придется, чтобы стать настоящими людьми, ответственными специалистами, заботливыми отцами и матерями. Я счастлив и горд, что мой сын оказался достойнейшим, – и не стыжусь суровых отцовских слез. Мой сын оказался лучше меня – не об этом ли я мечтал! Но сегодня все наши дети, как один, сделали уверенный шаг в светлое будущее, и никто не остался за бортом!

Раздались хлопки, и Иван Петрович поднял руку, прося тишины.

– И еще одно радостное событие произошло сегодня. Поздравим и всем вам известного Артура Юрьевича Земляникина! Лучше, как говорится, поздно, чем никогда!

Зал взорвался аплодисментами, зазвенели бокалы. Иван Петрович сел, его доброе лицо сияло. Перегнувшись через стол, он стукнул об стакан, вставленный в руку Артура, и умиленно сказал:

– Ну наконец-то выпьем с тобой по-человечески. Рад я за тебя, Артурка. Не зря за тебя душу надрывал – стал ты наконец человеком! Осторожнее, осторожнее руку жмите, – отвлекся он на налетевших поздравителей, – свалите! Людочка, придерживай!

Люда подпирала труп Артура горячим бедром, обхватывала за плечи, шептала, ласково поглаживая по голове:

– Артурчик, Артурчик, видишь, как хорошо! И зачем упрямился, мучил меня, глупый мальчик... Теперь заживем...

– Вы молодчина, дядь Артур, что решились, – вторил с другой стороны Вова, – дайте я с вами чокнусь!

Людочка ловко наклоняла голову Артура, Вова кивал в ответ и фамильярно подмигивал – мальчишку уже начало развозить. Звенело стекло, и портвейн выплескивался из неподвижного стакана прямо в тарелку с жареным в сметане минтаем – его бок уже был разворочен чьей-то вилкой.