Александр Покровский - А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… -

Семидесятые сутки плаванья. Несение вахты на завершающем этапе необычайно важно, поэтому заместитель и проверяет, дабы не спали и вообще.

А чтобы эти негодяи, вахтенные, друг друга не предупреждали, он, как только войдет в отсек и проверит, так и берет их с собой и молча ведет всю ораву в соседний отсек – на несколько секунд отсеки остаются без присмотра, конечно, но зато налицо объективная картина. Причем, первым входит зам, за ним все остальные.

На пороге восьмого их встречает протяжное:

– Пара-аа-д… Равня-а-а-йсь! Смирна! К торжественному маршу!… На одного линейного дистанции!… Первая рота прямо!… Остальные напря-а-аво!…

Изумлению зама нет конца. Он осторожно выглядывает из-за щита и видит: мичман Миша Кац, бывший рядовой московской роты почетного караула, держа аварийный лом на совершенно вытянутой руке, показывает вахте кормы, чтоб они все не уснули, строевые приемы на месте и в движении – сам командует, сам исполняет.

При виде зама, от неожиданности, Миша роняет лом – интереснейшее положение.

Тот в полете бьет зама по неразумной башке.

Зама, окровавленного, несли в амбулаторию всеми наличными силами – благо, что их было полно, потому как сам за собой народ привел.

Витя Чудов имеет прозвище «Чудо», потому что периодически с ним что-то случается, а потом он все это рассказывает в кают-компании, чем ее и веселит.

– Е-мое! – говорит Витя утром.

– Что такое? – говорит ему на это кают-компания.

– Вчера плакал, как ребенок.

– Ну? – все приготовились.

– Решил дома помыться. А воды горячей нет, поэтому я наливаю полную выварку литров на двадцать, сую туда кипятильник на один киловатт и жду. Вода, вроде, нагрелась, я разделся, залез в ванну и ковшиком воду на себя лью. Даже намылил голову. Но потом второй ковшик оказывается холодней первого, а третий – холодней второго. Не нагрелась, черт! Решаю нагреть еще раз, для чего, как был голый, с намыленной головой и мокрый, беру кипятильник и вставляю его в розетку и… страшный удар по мозгам, отлетел, и вот я уже лежу на полу, все еще голый и мокрый и не могу пошевелиться. Лежу и плачу.

– А чего плакать-то?

– Потому что лежу и думаю: вот помру, как последний засранец, с голой жопой. Придут, найдут. Стыдно. Слезы от обиды по щекам так и текут. Еле очухался.

На следующий день.

– Е-мое! – опять Витя.

Кают-компания: «Ну?»

– Вчера сидел у себя в гальюне.

– Ну?

– Читал газетку, а после окончания процедуры, не поворачивая головы, потому что статья интересная попалась, правую руку за спину и вверх к висящей ручке бачка. А бачок старый, чугунный.

– Ну?

– Я в задумчивости резко ручку дергаю вниз, и вместе с шумом устремившейся сверху воды на меня летит крышка бачка – и по затылку.

Очнулся через час. Лежу на полу, половина туловища в коридоре, другая половина в гальюне, трусы на щиколотках, рядом чугунная крышка бачка.

Боль и счастливое ощущение от того, что все важные органы целы…

Не знаю, что у нас творится с воинской честью.

То есть, то, что ее надо отдавать – для чего все и призваны – у меня, как раз, возражения не вызывает. Просто, когда дело доходит до того, что ее уже надо отдавать, то тут я начинаю думать: зачем это все, и почему это так у нас?

Вот глядите: едет волга с командующим и нагоняет она лейтенанта, бредущего по дороге.

То есть, оба движутся на службу, где они преданы одному и тому же делу, служению они преданы, или я что-то не понимаю.

И вот, командующий, наезжая на лейтенанта со стороны его спины, а потом и обгоняя его, вдруг замечает, что тот его не приветствует, не отдает ему, сидящему в волге, честь.

А как ему отдать честь? Спиной что ли?

То есть, лейтенант должен каждый раз вздрагивать и коситься назад, идя вперед, и следить он должен, чтоб адмирала не проворонить, остановиться, развернуться и, приняв среди клубов пыли, поднятой проезжающей волгой, строевую стойку – апч-хи, ет-твою-мать! – отдать честь?

Конечно, лейтенант не отдает честь, прежде всего потому, что он, идя, думает про себя о всякой ерунде.

А командующий вдруг разворачивается на этой своей волге и едет навстречу лейтенанту и его воинскому долгу, и тот в один миг соображает, что это на него охота начинается, и он дергает вверх и в сторону, бегом между домами прятаться, а командующий, через дворы, давя кошек, ему наперерез.

В общем, не поймал он лейтенанта.

А как вам это? Едет генерал на службу на машине, а офицеров везут на автобусе. Так вот: тот автобус останавливается, офицеры из него выходят по любой погоде, строятся и… отдают честь проезжающему в машине генералу, и только он проехал, как они опять лезут в автобус и едут дальше на службу.