Александр Покровский - А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… -

– Усили…

– Кто тебя учил?

– Сталсына пелвой статьи усил…

– Чему? Чему он тебя учил, дитя луноликое? Это ж тебе не олень, это ж 380 вольт, одни подошвы останутся!

Молчание. Сопение.

– Ну? Что тебе говорил твой старшина про этот желтый ящик? Ну?!

Снова сопение. Мучительно вспоминает…

– Он говолил… Он говолил… – вдруг просветление, – он говолил – «не расефай эпало»!

Тут многоточие.

Все правильно. Флот – не тундра, крейсер – не чум. Долбануло тебя током, еще чем-нибудь убило – сам виноват. Твое эпало – единственное и неповторимое. НЕ РАСЕФАЙ

Ох, как сложно изменять любимой жене в далеком гарнизоне! Где все знают про всех ну решительно все, где в одном доме чихнешь, а в другом тебе «Будь здоров!» скажут, где за каждым донжуаном следит огромное число любопытных глаз: одни – завистливо (почему не меня?), другие – с надеждой (ой, а вдруг меня?), третьи – с интересом (ух ты, куда это Васька пошел?), четвертые – без интереса (да фиг с ним, с Васькой, давай, наливай!). Есть еще пятые, это которым все-все-все надо знать, чтобы осудить, чтобы пресечь, чтоб сохранить мораль во вверенном им гарнизоне, хотя вообще-то эти пятые, во-первых, палец о палец не ударили, чтобы потенциальным донжуанам было чем еще заняться, кроме как регулярно ставить раком чужих жен, а во-вторых, они гораздо больше заинтересованы в том, чтобы разъяренный муж не отстрелил из двух стволов обидчику выжатые накануне гонады, а в остальном пятые полностью относятся к третьей и четвертой категориям. Под пятыми я, как вы, вероятно, догадались, подразумеваю наших славных, неутомимых и непримиримых политработников, сиречь воспитателей.

Как бы то ни было, зов пола в далеких и близких гарнизонах всегда сильнее заповеди, гласящей: «Не прелюбы сотвори», и сложные формы перекрестного опыления покрывают обшарпанные дома военных городков таинственными ореолами, доступными лишь избранным, то есть практически всем, кто там живет.

Страждущему сексуальному маньяку (для краткости можно его называть – «холостяк») приходится преодолеть массу препон на пути к истекающей душистым соком дульсинее, отправившей дражайшего супруга на дежурство. Проявляя чудеса конспирации, крадется он в полумраке через три подъезда, через четыре чердака, заходя для усыпления бдительности вездесущей публики поочередно к нескольким своим друзьям, и лишь потом – с пиписькой наперевес – к чьей-то ненаглядной. Обратный путь после кохания столь же сложен, но здесь некоторыми законами конспирации уже можно пренебречь, потому что дело уже сделано – попробуй, докажи! – и к тому же надо как-то не опоздать на неотвратимое утреннее построение.

Был у нас один мичман, не сказать чтобы уж очень молодой и бестолковый, но маленько слабоватый на передок, а говоря точнее – пытался засунуть во все, что движется. И совершил он как-то роковую ошибку, каковую совершать самцам его склада ну никак не рекомендуется, а именно – женился. Не созрел он еще пока к тому времени к семейному гнездышку, а может, так и не созрел вообще – об этом, как говорится, история умалчивает. Нам же важно заметить одно – в одной секции чудильника с молодой счастливой семьей поселилась неземной красоты холостячка (не нимфоманка какая, а просто красывая дэвушька – наш мичман был, сами понимаете, сын гор). Какое-то время гордый джигит пытался ее не замечать, но через пару месяцев гены взяли свое и горячая кровь взыграла. Ну какой, вы мне скажите, джигит сможет полгода проходить мимо красывой дэвушьки, не совершая телодвижений? Да никакой, тем более, что пресловутая мадемуазель давно уже была вовсе и не дэвушька, о чем совершенно точно знали очень многие местные самцы, почитавшие ее дежурной гарнизонной гейшей. И вот, одним прекрасным вечером, когда молодая жена утопала посплетничать к лучшей подруге, змей напрямую предложил соседке свое наливное яблочко, и в нашем чудильнике пылко осуществилась неотвратимая мимолетная любовь, перешедшая в головокружительный роман, об окончании которого и рассказ.

Как-то после сытного обеда и святого послеобеденного сна наш симпатичный мичман напялил китель с белоснежным подворотничком, снаряжение под пистолет, взял в руку портфель со всем необходимым для несения суточного боевого дежурства, который собрала ему любящая супруга, нежно и сладко поцеловал последнюю в жаркие губы и отправился заступать. Да, я совсем забыл сказать, что секция была на первом этаже.