Канта Ибрагимов - Седой Кавказ

– Ну что ты возмущаешься, – гнусавил Домба, – я вот возвращаю тебе все твои расписки. Это гораздо больше той суммы.

Он неуверенно сунул вперед заранее приготовленные залежалые клочки бумаги.

– Убери эти писульки, – взревел Самбиев, он готов был растерзать вруна, но в это время, как тень, вползла в комнату тощая Алпату.

– Не шуми, дорогой. Мы ведь родственники. Пойми нас, пожалуйста. Мы так издержались. У нас такие долги из-за этой работы. Потерпи маленько, ведь сколько мы тебе помогаем. Посмотри, сколько расписок.

Денсухар хотел кинуть им в лицо деньги, но вспомнил, что дома голодные дети, да и просто доехать до Ники-Хита не на что; он, не прощаясь, что-то ворча, двинулся к выходу.

– Хоть расписки возьми, – взмолился Домба.

– Засунь их подальше, – огрызнулся Самбиев.

Осознав ошибку, Докуев обругал жену, бросил на пол опротивевшие расписки. Алпату приняла повинный вид, подобрала бумажный мусор и исчезла.

На деньги Докуева Денсухар сделал ремонт родного дома и в последний раз смог поехать на «шабашку».

Домба знал, что Самбиев тяжело болен. Но новая жизнь, новые дела затянули его в коловерти головокружительного успеха. Деньги текли рекой, работа чистая, не суетливая. Все расписано, он ничем не рискует. Каждое утро с десяток экспедиторов и три кладовщика «отстегивали» установленные ставки. Только после этого начиналось движение продукции. Он в свою очередь раз в месяц делился с кем положено (а положено многим). Он стал важной персоной. Крупные руководители, даже некоторые министры заискивали перед ним. Начались частые кутежи, выезды на природу, игра в карты, женщины. Он не мог контролировать «бешеный» поток денег. Каждый обед он приезжал домой, отдавал содержимое карманов жене, оставляя для своих трат солидную пачку, и после обеда, показавшись на полчаса на работе, уезжал кутить. У него появилось много друзей, масса знакомых. Его присутствие на свадьбе или ином торжестве считалось признаком солидности мероприятия.

Все наладилось в жизни Докуева. Он достиг большего, чем мечтал. Да и большего-то чего еще желать, с его образованием, без какой-либо специальности! И все равно червь прошлого точил ему жизнь, не давал насладиться полностью. Поэтому Домба вечно был настороже, осмотрительным, даже сдержанным. Вот только старший сын и жена довели его до предела терпения и заставили купить «Волгу». Правда, тоже на подставное лицо, но все равно все знают, кто хозяин роскоши. «Старая дура», – вспомнил он о жене, а вслух сказал:

– Ты куда дела расписки Денсухара?

– Какие расписки? – очнулась Алпату, она с важностью княгини оглядывала унылый сельский мир из окна дорогой машины. – Тоже мне, о чем вспомнил! Откуда я знаю! Сам их, кажется, выкинул.

От Аргуна до Грозного дорога ровная, убаюкивающая. Домба вновь вспомнил о Самбиеве, понял, кого он потерял и кого не ценил. Ему стало жалко самого себя, стало жутко одиноко. Хотя Самбиев и знал о позорном поступке, совершенным Докуевым в молодости, после их уговора Денсухар так ни разу и не вспомнил об этом факте, даже в самых экстремальных ситуациях, в тяжелой нужде, ни разу не стал этим козырять.

«Буду помогать детям друга», – решил Домба и, этим успокоившись, хотел задремать под мерный шум нового двигателя, однако другие воспоминания всколыхнули память.

…Жизнь Докуева бурлила, как кипящий вулкан. Большие доходы требовали больших расходов, и не только денежных, но и психических. Казалось, при такой простой работе, которая не требовала больших умственных или иных усилий, можно жить спокойно, в свое удовольствие, а выходило иначе.

Пару раз Домба вспоминал покойного Самбиева, рвался поехать в Ники-Хита, но то одно, то другое важное мероприятие удерживало его. Никто бы не поверил, как ему тяжело жилось. Например, в воскресенье день обкома. Это значит, что в загородную баню обкома нужно поставить все – от спиртного и икры до туалетной бумаги и зубочисток. И при этом надо самому присутствовать и всем прислуживать. Конечно, Домба, как и все присутствующие в бане, обмотан простыней, он тоже и парится, и пьет, и ныряет в бассейн. Иногда пытается бросить умную реплику, но не говорить. Он здесь на правах прислуги. Никто этого не скажет, даже он сам себе, но все это знают. Конечно, высокая честь – быть в бане с такими людьми, но кто бы мог понять, как он выматывается за эти часы «отдыха». Надо быть в полном напряжении, в постоянной мобилизации, и при этом улыбаться всем, поддакивать и, разумеется, массажировать. И не дай бог не так пройдешься веником по толстой спине партийного босса, можешь лишиться всего. А как тяжело, когда еще и женщин приводят. Смотреть на них опасно, а не смотреть невозможно. Развозить их ночью достается ему – Домбе. И хотя небрежно на ухо говорят – «делай с ними что хочешь», ничего с ними не сделаешь, вдруг что не так. Может у них любовь? А может его испытывают? Нет, он нравственно устойчив! И вообще!