Эдгар Доктороу - Всемирная Выставка

Мег до боли стиснула мне руку.

— Эдгар! — выкрикнула она. Она вцепилась мне в локоть обеими руками. Глаза от страха стали огромными. — Я боюсь! Я хочу вниз, скажи им, пусть меня спустят!

— Закрой глаза! — закричал я. — Закрой сейчас же! — Я испугался, как бы она, начав дергаться, не вывернулась из ремней и не разбилась. — Не двигайся! Держись за меня! Еще минута, и мы будем внизу!

— Мне страшно! — захныкала она, уткнувшись лицом мне в шею.

— Ты же сама хотела! — выкрикнул я навстречу ветру. Говорить такое было не очень-то благородно, но я не смог сдержаться. Между тем виден был уже весь мир, а не только Выставка. Виден был Манхэттен, видны были облака над городом, подсвеченные снизу электричеством. Голова закружилась. Я закрыл глаза и вцепился в Мег с той же силой, что и она в меня. Я поклялся, что, если выйду из этой передряги живым, в жизни я больше не соглашусь на подобные выходки.

Потом толчок, и мы остановились. И на мгновенье повисли, словно кулон на шее ночи. Именно так я тогда подумал, такая вот мысль вдруг пронеслась у меня в голове. Будто мы украшения на груди огромной великанши. Глаза у меня были закрыты, но яркие лампы на парашютной вышке освещали мне веки, создавая иллюзию, будто позади громада белой плоти. Потом мы падали, скользили и кричали от ужаса; но было в этом и нечто захватывающее. Подняв голову, я открыл глаза: над нашими головами гигантским цветком раскрылся красивый красный парашют, вобрал в себя ветер и захлопал, наполняясь. Я засмеялся. Мы слетали опять на землю, я снова слышал звуки фисгармонии, возник безмятежный напев «Тротуаров Нью-Йорка». Я хохотал и орал. Мег вжималась в меня лицом, а я твердил ей, дескать, погляди наверх, но куда там. И снова я испугался, когда увидел, как растет и с пугающей скоростью близится земля, но тут нас аккуратно притормозили, и последние несколько футов снижение шло как бы нехотя, будто это лифт подъезжает к нужному этажу; а еще через мгновенье мы снова были на земле.

Теперь и Мег позволила себе глянуть вверх, туда, откуда мы возвратились. Лицо бледное. Ее рука в моей была влажной.

— Здорово было, правда? — проговорила она, когда мы быстрым шагом шли по главной аллее к Норме. — Мне понравилось.

А я кивнул и ничего не сказал. Слишком я был рад своей смелости, тихо дивился ей и вовсе не хотел дразнить Мег или обижать ее.

Думаю, к этому времени наша усталость уже достигла предела. У нас неестественно сверкали глаза. Потрогав наши щеки ладонью — не горят ли, Норма запретила нам что-либо предпринимать, велела сидеть и ждать, пока у нее закончится последнее выступление. Рядом с ней стоял какой-то мужчина. Одет в кожаную куртку и брюки, сидевшие на его ногах как трубы. На голове мягкая кепка с козырьком, заломленным набекрень. Он позвякивал в кармане мелочью и посматривал на нас. Широкоплечий, на вид приветливый, но, похоже, давно не брился. К кепке чуть выше козырька прицеплена бляшка с номером. Когда Норма нас с ним знакомила, он улыбнулся; звали его Джо, а поглядев, как он смотрел на нее, когда она убирала волосы под шапочку и затем отгибала кверху ее наушники, я понял, что он ее дружок.

Норма сказала нам, что должна идти работать. А Джо добавил, что у него тут тоже работа есть — смотреть, как работает Норма. Норма улыбнулась, сняла халат, и рука об руку они двинулись по дорожке к главной аллее.

Мне нестерпимо захотелось посмотреть на тех женщин в воде с осьминогом. Почему-то казалось, что это очень важно. Мег, совсем обессилев, сидела в шезлонге. Ноги себе она укутала халатом Нормы. Рассматривала коллекцию значков, которые мы насобирали на всяких стендах и аттракционах. Я чувствовал, что она знает, чего мне хочется, и своим старательным невниманием ко мне дает понять, что не возражает. Я подбежал к боковой двери и юркнул в толпу как раз в тот миг, когда все устремились в балаган. Пользуясь преимуществом малого роста, я протискивался между людьми, проползал у них под ногами, пока не оказался у самого ограждения, в первом ряду.

Оскар был на месте. Подумалось, что я, пожалуй, уже могу запросто определить, в которые из его щупалец просунуты руки сидящего внутри человека, а в которые — ноги. С ногами было проще. Когда мимо него проплывала или вообще оказывалась рядом какая-нибудь из женщин, он прямо как бы весь подскакивал над полом бассейна, а с того места в представлении, когда вода темнеет и начинает играть загадочная музыка, его активность вообще становилась угрожающей — этакий пучеглазый мешок картошки, а туда же, мечется чего-то там, причем глаза так и сверкают, так и светятся, ловя каждый лучик, пробивающийся сквозь чернильную воду. Бешено извиваются щупальца. Потом свет снова стал ярче, когда «Озабоченный Осьминог Оскар» поймал одну из купальщиц и, утащив ее к себе под воду, вопреки ее сопротивлению сперва сбросил с ее плеч лямки купальника, а потом и весь его потянул вниз по ее спине. В конце концов она высвободилась, рванулась наверх, и на какой-то миг мелькнули ее груди, как у Фей Рей, в том месте, где Кинг-Конг дрался с птеродактилем, а она бросилась в воду со скалы и вынырнула как раз перед камерой. Вот какие теперь, стало быть, пошли делишки. Зрители больше не смеялись — еще бы, Оскар, оказывается, способен ловить плавающих рядом женщин, крутить их там под водой так и сяк и срывать купальники! Одна из женщин отчаянно отбивалась руками и ногами, другие вели себя совсем спокойно, будто притворялись мертвыми, а музыка все убыстрялась, щупальца Оскара действовали все смелее, и скоро он уже гонялся за всеми женщинами сразу. Теперь они не стремились скорей вылезти из бассейна, а плавали взад-вперед, и у них под водой видны были ноги. Одну за другой чудище ловило их, затаскивало на дно и выставляло на всеобщее обозрение. Осьминог их крутил, вертел, переворачивал и с дурашливо-любопытным видом срывал купальники. В воде стал разливаться свет, делая ее бледно-зеленой. Теперь все женщины были голыми, они приблизились к стеклянной стенке аквариума и на глазах у зрителей начали всплывать, вздымая руки и помахивая ногами, как танцовщицы. Потом они все взялись за руки, вместе нырнули, проплыли вдоль дна и у самого стекла выплыли. Мне непременно надо было определить, которая из них Норма, и я ее нашел: хоть лицо ее под водой виднелось не совсем ясно, но она была единственной блондинкой, и это стало еще заметнее, когда подсветка сделалась белой. Она была и самой красивой. Проплыла вверх мимо меня — груди, бедра, все-все, — развела ноги вширь, толкнулась и сделала сальто. После этого все женщины одна за другой из бассейна вылезли, и там осталась одна Норма. Оскар бросился на нее. Перед тем он лежал на дне бассейна в изнеможении, вывалив язык (как будто у осьминогов есть языки), но теперь, при виде Нормы, казалось, снова пришел в себя. Погнался и поймал ее. То, что он делал теперь, ей, похоже, действительно не нравилось: одно из щупалец он просунул ей между ног и вытянул вдоль ее спины, а она отпихивала его и пыталась слезть с этого щупальца, крутилась и кувыркалась, сжималась в комок и переворачивалась перед самым стеклом на глазах у всех зрителей. Я не мог дохнуть. Между ногами у меня разлился какой-то ноющий жар, я почувствовал дурноту, словно вот-вот упаду в обморок, в ушах звенело, прошиб пот, а во рту пересохло; при этом в животе было холодно, как будто холодная вода из этого аквариума, едва свет померк превратившаяся в чернила, хлынула мне в желудок. По залу разбежались всплески аплодисментов.