Дмитрий Филиппов - На этом свете [сборник]

Но одно помогло мне не съехать с катушек, не отправиться вслед за Бизякиным. Уверен, что Вера даже представить не могла, что спасла мне жизнь всего лишь двумя словами: терпкими, честными, душевными, пронзительными, выворачивающими наизнанку, смелыми, кричащими, удивительно чистыми и прочными…

Навсегда остаюсь.

27 января 1837 года. Мороз и солнце. День чудесный. На Черной речке, скрипя полозьями, останавливаются повозки. Два человека неспешным шагом идут к березовой роще близ комендантской дачи. Снега в том году выпало так много, что секунданты утопали по колено, вытаптывая тропинку для дуэлянтов. Сама природа предрешала исход поединка: глубокий снег не позволял делать широкие шаги, что усугубляло условия дуэли, уменьшив расстояние между противниками. Александр Сергеевич, укутавшись в медвежью шубу, нервничал и проявлял нетерпение, поторапливал своего секунданта. Жорж Шарлевич был холоден и спокоен.

Секунданты проверили пистолеты, шинелями обозначили барьеры. Шел пятый час вечера. Наконец Данзас шпагой очертил полукруг, подавая сигнал к началу поединка. Дуэль началась.

Пушкин подлетел к барьеру в считанные секунды и, полуобернувшись, начал целиться. Однако попасть в движущуюся мишень гораздо сложнее, и он ждал подхода противника к барьеру. Дантес выстрелил, не дойдя одного шага, и ранил Пушкина. Ранение оказалось смертельным. Через сорок шесть часов великого русского поэта не стало.

Он не многое успел за это время. Прострелил Дантесу руку, простился с женой и детьми, переложил на Данзаса свои самые срочные долги. И еще он успел испытать нечеловеческие муки…

Дуэль эта изучена историками вдоль и поперек. Мы привыкли жалеть нашего Пушкина и ненавидеть смазливого французика Дантеса, укоризненно качать пальчиком Наталье Николаевне: ай-яй-яй, как же вы, девушка, могли допустить! Но все обходят вниманием самую трагическую фигуру поединка.

Пушкин мучился долгих сорок шесть часов. Его верный друг и секундант Константин Карлович Данзас мучился всю жизнь.

Сохранился старый дагерротип, на котором Константин Карлович запечатлен в преклонных летах. Военный мундир давно уступил место английскому сюртуку. Волевой подбородок уступил место двойному. Данзас сидит в кресле и курит сигару. Взгляд из-под опущенных век направлен куда-то вдаль… Такие глаза бывают только у глубоко несчастных людей или алкоголиков. Надорванная мудрость высшего порядка, изъеденная самокопанием совесть, тоска по несвершившемуся и просто человеческая печаль – всё есть в этом взгляде. Ах, господин генерал-майор, как не похожи вы на бунтующего юнца, весело и надменно взирающего на мир с лицейского рисунка, выполненного вашим же вздорным карандашом.

Он не блистал в науках и обычно оказывался в самом конце списка лицеистов. Рыжий, крупный для своего возраста, неуклюжий и флегматичный. Свое прозвище «Медведь» он оправдывал тем, что натыкался на все возможные углы и был равнодушен ко всему, что происходило вокруг. Ни дотошный профессор русской и латинской словесности Кошанский, ни добрый пьяница гувернер Пилецкий – никто не выделял в нем склонности к каким-либо наукам. И ни одна живая душа не предполагала, что неуклюжий увалень любит прятаться от всех, забиваться в самый темный и дальний уголок, чтобы в полном одиночестве предаться мечтам и детским фантазиям.

Данзас не был поэтом или ученым, политиком или блистательным юристом, но Бог наделил его сверх всякой меры одним редким качеством – безрассудной храбростью. Выпущенный из лицея по самому низшему разряду – офицером, да в армию, а не в гвардию, он начал карьеру в чине прапорщика Инженерного полка. Воевал с персами и турками, на Балканах и на Кавказе. Награжден «золотой полусаблей» за храбрость и бриллиантовым перстнем от императорского имени.

Где-то наверху, в кузнице характеров, каждую душу отшлифовывают перед рождением. И всё сообразно с ее предназначением. Пушкину был вручен дар, чтобы осветить Россию солнцем гениальной поэзии. Данзас получил свою храбрость, чтобы сберечь это солнце от заката…

Не уберег. И был наказан долголетием. Чтобы каждый прожитый год, месяц, день и час помнить, умирать от стыда и раскаяния за не свершенный подвиг. Биться, болеть, кусать локти, заливать неутихающую боль алкоголем и понимать, что время назад вернуть невозможно. Для того и дается нам сердце, чтобы на перепутье прислушаться к его голосу. А свобода выбора не дремлет: разрывает тебя между долгом и совестью.