Алекс Гарленд - Кома

Исходя из всего моего опыта за последние двенадцать часов — за промежуток времени, показавшийся мне двенадцатью часами, — приходилось ответить на все эти вопросы отрицательно. Ну может ли быть отцом человек, который приходит в школу забрать детей после уроков и мучается при этом сомнениями, куда он, собственно, пришел — в школу или, скажем, на бензоколонку? Может статься, я и вообще не смогу распознать своих детей. Мне придется дежурить у дверей школы, вглядываться во всех выходящих ребят подряд и напряженно ждать, кто же из них меня признает.

Возможности, вытекавшие из моего состояния, множились и разрастались. А что, если у меня уже есть и жена, и дети и только мой бред отказал им в существовании? И какого черта я не захватил с собой бумажник? Тогда можно было бы проверить, нет ли в нем фотографий или карандашных рисунков в бессмертном стиле «Палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек».

Возможности раскрывались поистине безбрежные. Если я не способен отличить реальность от бреда, как я могу с точностью определить, кто же это такой — Я. Я могу быть совсем другого возраста, чем то мне представляется, и даже другого пола. Вполне возможно, что я сейчас не иду по улице, а стою посреди пустынного поля или лежу в постели.

В этот момент я полностью уверился: все, что касается моей личности, пошло на драку собакам. Я наделен сознанием — это вроде бы несомненно, а во всех прочих отношениях я мог быть чем угодно.

В ход моих мыслей грубо вмешалась гневная разноголосица автомобильных гудков.

Подобно тысячам и тысячам представителей среднего класса Мэри и Энтони жили в пригороде с уютными домами и газонами, живыми изгородями и оконными стеклами на свинце. Едва ли не все обитатели этих домов ежеутренне разъезжались по своим фирмам и конторам, и вот сейчас один из них пытался вывернуть на дорогу. Движение остановилось, причем сразу в обоих направлениях.

Я с интересом смотрел, как злосчастный водитель подавал свою машину то на несколько футов вперед, то на несколько футов назад, чуть разворачивая ее при каждом проходе. По мере того как пробка разрасталась, хор негодующих гудков звучал все громче и настойчивее. Виновник всего этого переполоха явно начал нервничать и несколько раз дернул машину туда-сюда практически безо всякого толку. Но в конце концов он нашел пространство для маневра, вывернул на дорогу, а затем, дико перегрузив первую передачу, бросил машину в моем направлении.

И буквально через секунду, к крайнему моему удивлению, он резко — так что задымились покрышки — затормозил ее рядом со мной, что вызвало новый залп возмущенных гудков.

Передняя пассажирская дверца распахнулась, и водитель, чьего лица я не видел, взмахом руки пригласил меня в машину.

— Вы не могли бы пристегнуться? — спросил водитель и резко взял с места.

Пока я нащупывал ремень безопасности, он круто свернул на одну из боковых улиц, из-за чего меня сильно шарахнуло плечом о дверцу.

— Извините, — сказал водитель, — но мы с вами очень спешим.

Я затянул ремень с редкостной для меня прытью, подгоняемый опасением, что вот сейчас ему снова захочется свернуть, не сбрасывая скорости. Что и произошло в тот самый момент, когда я защелкивал пряжку.

— Вы меня помните? — спросил водитель.

Он напряженно смотрел на дорогу, и я видел его лицо в профиль; оно мне что-то такое вроде бы напоминало, но только что именно?

— Нет, — сказал я, — но вы не обижайтесь. По тому, как обстоят дела, вы можете быть кем угодно, даже моим дядей.

— Нет, я вам не дядя.

На очередном углу водитель резко притормозил, и я был вынужден придержаться рукой за приборную доску. Теперь мы выехали из жилых кварталов на объездную дорогу, ведущую к двухполосному шоссе.

— Или моей тетей, — добавил я. — Вы можете быть кем угодно.

— И тетей я вам тоже не довожусь, — сказал водитель. — Я подавал вам воду. Я помогал вам сесть.

Я взглянул на него внимательнее и на этот раз вспомнил. Мне помогло сосредоточенное выражение его лица — то же самое выражение было у человека, который сидел у моей больничной кровати, говорил со мной, пытался меня разбудить.

— Я вас вспомнил, — сказал я. — Вы санитар.

— Да, — подтвердил он, — я санитар.

Я взглянул на приборную доску. Стрелка спидометра быстро ползла направо, она миновала шестьдесят, затем семьдесят, восемьдесят, девяносто…