Тим Паркс - Призрак Мими

– Привет, Дионизио, как жизнь?

– Чао, – отозвался тот, – круглый порядок!

– Увидимся позже, – сказал Моррис и добавил, будто это пришло в голову только что: – Я тут вспомнил, один мой знакомый содержит отель в Шеперд-Буше, может, тебе стоит обратиться к нему?

– Ух ты, здорово! Benissimo!

Будь только зубы поприличней, улыбку Дионизио, просунувшего голову за ширму, можно было бы назвать ослепительной. Карабинер, наоборот, нахмурился, но его суровость скорее походила на ребячью гримасу задетого самолюбия.

– Прошу прощения, полковник, приходится цацкаться с больничным персоналом, если желаешь получать приличный уход.

Однако на Фендштейга это впечатления не произвело. Он, как ни в чем ни бывало, продолжал:

– Теперь, синьор Дакфорс, буду признателен, если вы сумеете объяснить, почему письмо пришло спустя три дня после ареста эмигрантов – не раньше и не позже. Впрочем, позже, насколько я понимаю, оно прийти просто не могло: отправитель воспользовался самым быстрым видом доставки, экспресс-почтой.

Моррис счел уместным возмутиться.

– Полковник, уж если вы не разобрались, то что говорить обо мне. К тому же я почти целую неделю провел в больнице.

– О, я-то как раз вполне способен найти объяснение, – к Фендштейгу вернулось самообладание. – Я просто надеялся, что вы сэкономите мне время и усилия.

– Что ж, очень жаль, но придется вас разочаровать. – Теперь уже Моррис должен был во что бы то стало казаться невозмутимым. Ставкой была его жизнь. Что же имел в виду полковник, сказав, что может все объяснить?

Фендштейг, выдержав паузу, вновь заговорил со зловещими нотками в монотонном голосе – так могли бы «оказывать психологическое давление» электробритва или пылесос, случись им каким-то чудом ожить и обрести дар речи.

– Я это объясняю вот как, синьор Дакфорс. Ознакомившись с последним письмом, мы пришли к закономерному выводу: в похищениях синьорины Тревизан и синьора Позенато, несомненно, тем или иным образом замешано одно лицо.

Вот оно! Моррис судорожно вздохнул. Игра закончена. Наконец-то они заметили очевидное. Он уже как будто даже ощутил знакомый запах дешевой дезинфекции и потных тел с легкой примесью мочи. Со странным безразличием Моррис подумал, нельзя ли будет попроситься к прежнему сокамернику, к которому он даже успел в какой-то степени привязаться. В конце концов, убийца-шизофреник куда интереснее для долговременных научных исследований, чем заурядный растратчик или громила.

– Однако, узнав, что двух невиновных могут осудить за убийство, этот… – Фендштейг задумчиво нахмурил непробиваемый тирольский лоб, – этот чрезвычайно интересный маньяк, синьор Дакфорс, как следует из странного тона его писем, вдруг начинает испытывать угрызения совести и решает использовать свои навыки, чтобы убедить полицию в ошибке и дать понять, что здесь не убийство, а похищение. Да, воистину по воле Провидения полиция арестовала тех арабов. Это позволило нам выйти на след настоящего преступника.

Моррис опять вздохнул, уже по-другому. Если за что и следует благодарить Творца, так за то, что Он не дал ищейкам еще самую капельку, самую чуточку сообразительности. Моррис постарался изобразить непонимающий вид.

– Позвольте, полковник, но мне кажется, крайне маловероятно… хоть у меня нет, конечно, такого опыта в этих делах, как у вас… – Он помедлил, гадая, позволят ли нитки наморщить лоб. – То есть я хочу сказать, очень странно, что личность, способная хладнокровно уничтожить прекрасную девушку и приятного молодого человека, может всерьез заботиться о каких-то цветных гомосексуалах. Даже берусь утверждать: будь я на месте убийцы, меня бы их судьба ничуть не волновала.

Это была почти правда. Почти, но не совсем.

Фендштейг промолчал. Моррис вдруг подумал ни с того ни с сего: а что, если Антонелла их подслушивает? Она, несомненно, будет оскорблена такими расистскими выпадами с его стороны. Хотя какая, в сущности, чушь – все равно, что приговоренному к смерти добиваться права самолично отобрать солдат в расстрельную команду. Так же неожиданно, без всякой задней мысли, чувствуя, что игра подходит к концу, он спросил:

– И кто, по-вашему, этот жуткий убийца?

Впервые с самого начала беседы Фендштейг прямо взглянул ему в глаза. Ощущение не слишком приятное. Водянистые зрачки за блестящими стеклами без оправы напоминали какой-то музейный препарат, который нерадивые лаборанты сгноили в пробирке ради своей науки.