Тим Паркс - Призрак Мими

– О Господи! Надеюсь, я не нарушил семейных приличий?..

Негр, как он заметил, заговорщически ухмылялся, словно понимал больше, чем ему положено. Моррис послал ему суровый взгляд. Антонелла тоже взяла стул и присела напротив.

Моррис был сама невинность.

– Извини, конечно, но вот чего я так и не сумел понять в итальянском бизнесе, – это о чем можно говорить вслух, а о чем нельзя. Один, так сказать, допуск на публике, другой в корзине для бумаг в офисе, третий в конторских книгах, четвертый – в компьютере с паролем… Притом, разумеется, все кругом всё отлично знают, но называть вещи своими именами дозволяется лишь избранным, и то в строго определенные моменты. Меня ваши условности просто утомляют.

Глаза невестки – превратились в блюдца. В конце концов, этот бизнес принадлежал ее семье, а не Бобо.

– Я вот что думаю: раз уж нам не обойтись без сырья со стороны, – а большинство виноделов именно так и поступает, в компьютере даже есть списки поставщиков, – так организуем ночную смену, поставим автоматическую линию. Если итальянцы не желают выходить по ночам, дадим работу беднякам, которые за нее готовы жизнь положить.

Антоннелла и слова выдавить не успела, как Моррис принялся расписывать дом, который снял под общежитие.

– Может, тебе стоит поговорить об этом с доном Карло. Я думаю, многие из рабочих хотели бы выучить катехизис. Они прямо-таки рвутся быть полезными обществу.

Антонелла уставилась на него с миной человека, который вдруг обнаружил у себя под кроватью залежи самых разнообразных предметов непонятного назначения и не знает, как поступить: то ли попробовать их разобрать, то ли вышвырнуть на помойку.

Моррис просиял самой очаровательной из своих улыбок:

– У нас с Паолой скопилась куча барахла, которое может понадобиться беднякам. Если вам пригодится, я скажу, чтоб отвезла тебе.

– А как Бобо относится к твоей идее, м-м… расширить производство? – спросила Антонелла с плохо скрываемым недоверием.

– Погляди-ка, – Моррис поигрывал застежкой папки, – если уж о том речь, вряд ли у меня получится добраться на завод до обеда. Тут где-то в моих бумагах копия контракта с «Доруэйз». Покажи ее Бобо, когда появится. Думаю, как только ты увидишь цифры, сразу поймешь, что он тоже возражать не станет. А если вдобавок мы сможем помочь таким людям, как Кваме, по-моему, лучшего и желать нельзя. В конце концов, капитализм только тогда хорош, когда позволяет ближним приобщиться к нашему богатству, ты не находишь?

– Si, si, sono d'accordo, – согласилась Антонелла.

Но Моррис понимал: от него она никак не ждала подобной филантропии. Семья хранила всё то же предубеждение, что и в самый первый вечер, когда он пришел с Мими – его считали всего лишь искателем житейских благ. Тревизаны отказывались признавать в нем духовное измерение, не чувствовали ни грана альтруизма. А он твердо решил доказать благочестивой Антонелле: Моррис Дакворт есть нечто больше, нежели его внешность. Он искупит гибель Массимины. Так или иначе, раньше или позже. И вновь он тепло улыбнулся:

– Лучше ведь дать им работу, чем старые тряпки, ты не находишь?

Антонелла только головой закивала.

– Пожалуй, оставлю записку. – На листке из блокнота он написал шариковой ручкой от Картье: «Бобо, я нашел рабочих. Чтобы выдержать сроки, надо в течение ближайшей недели организовать ночную смену. Срочно свяжись со своими поставщиками. Позвоню после обеда. Чао, Моррис».

Уже у дверей он обернулся:

– Кстати, как там Mamma? Не знаю, может, мне стоит заглянуть к ней… Бобо, по-моему, туда частенько ездит.

– Ей немного полегчало, – отозвалась Антонелла. – Но врачи говорят, она так и останется немой. Бобо ее смерть кажется благим исходом, а я молю Бога, чтобы мама хоть отчасти пришла в сознание.

Моррис печально покачал головой.

– Боюсь, Паола бывает у нее реже, чем надо бы, а одному мне неловко. Вдруг подумают что-нибудь не то…

Антонелла всепрощающе улыбнулась.

– В этом вся Паола. Сидеть у маминой постели не в ее характере, увы.

Такой проницательности Моррис от нее не ожидал. Характер определяет судьбу. Отметив краем глаза вполне эстетичное распятие над дверью, он пришел к выводу, что серьезно недооценивал невестку. Может, она и скучновата, и склонна к фарисейству, и одевается безвкусно, но сердце у нее из чистого золота.

– Ах, эта грудь… – мечтательно протянул он, садясь в машину.

Кваме загоготал, как сатир, и стал отбивать быстрый ритм на бедрах, обтянутых новыми джинсами. Но Моррис уже рассердился на себя. Это вышло так похоже на дешевые хохмы, которыми вечно отличался папаша. Ловко и неосторожно вырулив с тесной площадки на шоссе, он лишь чудом избежал столкновения с жалкой фигурой, взбиравшейся на холм на дряхлом велосипеде. Ездок завилял и рухнул в кювет под тяжестью набитого портфеля, помешавшего ему удержать равновесие. Моррис уже открывал дверцу, собираясь выйти на покаяние, как вдруг распознал нечто до непристойности пошлое и хорошо знакомое в кудрях, облепивших болезненную плешь.