Николай Север - Фёдор Волков.Сказ о первом российского театра актёре.

Знатный мастер да купец, в сознанье придя, сыскали Волкова на постоялом дворе, повинились перед ним и пошли нанимать лошадей в обратный путь. В Москве Фёдор отстал от земляков. В берг-коллегии свои хлопоты — заводчиком теперь стал. Еле в неделю с делами управился, а там опять дорога, опять звенят бубенцы под дугой.

С озера тянулась и плыла, обволакивая прибрежное кустовье, пелена тумана. Зазолотились куполки звонницы, коснувшиеся там, у себя, наверху, переливчатой нежности зари.

Не рушат тишины лёгкие перестуки вёсел о деревянные уключины лодок на озере — архиерейская челядь плывёт к острову за накошенным с вечера сеном и ночным уловом рыбицы.

Спит Ростов Великий. Утренняя дремота нежит безмолвные слободки, да улочки-кривули, и топкие речушки, и родниковые овражки.

Спит митрополичий двор…

Спит воеводский приказ, куда ещё до полночь пойманы были и пытаны посадские бобыли, взятые «за-караул» [11] Взять «за караул» — взять под стражу. с «сумнительным к пожарному случаю при них оружием»… Уже не надобен светляк-фонарь, что давно чадил и мигал, подсвечивая веревочную паутину звонницы, каменные плиты переходов да матовые от росы бока колоколов…

Смотрит Фёдор со своего поднебесья, и кажется ему, что плывет он над озёрными туманами, над полями и перелесьем навстречу тихому половодью утреннего света.

— …Хорошо у тебя, дед, тут, наверху!

Руки Афанасьича быстро, но не торопко ссучивают верёвки, что протянулись к языкам колоколов — телепням.

— И то правда, — отозвался старик, — облака, да голуби, да я… Никто не тревожит… Звоню. У немцев звона нету. Клеплют да в било бьют… Одна Русь колокольный звон содеяла. А звонят кто? Митрополиты, владыки? Как же! Один Иона [12] Иона Сысоевич — митрополит ростовский (1607–1690). С его именем и деятельностью связано строительство архитектурных ансамблей (например, Митрополичий двор в Ростове) и отдельных сооружений, являющихся ныне ценными архитектурными памятниками Ростова и Углича. При нём была создана известная Ростовская звонница с изумительными по музыкальной тональности колоколами (Сысой, Полиелейный, Лебедь и др.). понимал колокола… Так что с одного-то. Звонят пономари голодные да посадские бобыли, людишки охудалые… А звоны наши древние. Досифей, царство ему небесное, сказывал: «Иона звонарей по письменным знаменным знакам да по крюкам наставлял»… Ноне знаки те утеряны. Учат как бы лишь… От того вред колоколу, начнёт разноголосить и сам, будто к тому приобыкнет… Вона висит такой, Козлом прозван. Надо каждого, как сыновий голос, знать! Потянет ветерок, стань под ними, слушай: звенят! Конечно, не звон, так, вздох один звона… А в непогодь молчат. Один Голодарь урчит… Это колокол страшной жизни… Отлили его, гляди, по ободу что написано: «В память великого глада и мора на людей зане ядаху люди псину и мертвечину и ино скаредное…» Понимать надо!

— Помер, говоришь. Досифей?

— Хворал тяжко. Ну, наказал ему знахарь в печи потеть… Истопили монастырскую печь… Влез… «Эх, хорошо!» — говорит да и помер… Ещё звонаря не стало… Шёл бы ты, Фёдор, к нам в звонари… Какой с тебя купец получится.

— Это верно… в купечестве я, что твой Козел разноголосый… да другая звонница манит!..

— Вон оно што… Ну, дело молодое! На то и девки, чтоб им косы вкруг голов вязать… Был бы жених, а невесты будут… Спешить не надобно — не малина, не опадёт… Не одна, так другая, не другая, так третья…

— Не о том думка, дед…

— Ну, тебе виднее. Слыхал, опять овдовела родительница твоя, Матрёна Яковлевна. Старшой, значит, стал… Ну, ну… по колокольням лазить зазорно станет… Поглядывай когда с земли-то наверх… Ну, вона… и Баран с часозвони заблеял… До звона близко. Ступай, Фёдор… Спасибо, что наведал…

Обнял Фёдор старика, словно с детством своим простился, с мальчишеством, с голубями. Ступень за ступенью, с каждым шагом ближе к земле…

У белых ворот, подрагивая веригами, спит на голой земле «блаженный». Деревянным гребнем скребут жёсткие волосы богомолки. Безногий нищий из шведских солдат подмигнул Фёдору красным набухшим веком.

…«Поглядывай, Фёдор, когда с земли наверх-то!» — вспомнил Фёдор и засмеялся: «Эх, хорош старик!»

И путь до Ярославля, кажись недальний — шестьдесят вёрст, и лошади сыты, да поздняя, чуть ли не до Левонтия майского, весна уберегла под кустами сугробы малые, талые воды не иссушила, — порой не пройти, не проехать… Небо синей синьки, лес весёлый, из чащобы черёмухой пахнет, из-под конских ног брызги летят, пронизанные радугой… А что ни верста — одно мученье! Что ни овражек — ломай осинник, под колёса кидай, не то и обода поверх топи не углядишь…