Николай Север - Фёдор Волков.Сказ о первом российского театра актёре.

Поглядел Фёдор на Сумарокова: «Видать, этот Демаре нашему Чоглокову сродни!»

Труден был день после спектакля для Фёдора. И начался-то нескладно. Его высочество Пётр во всеуслышанье государыне объявил, что надобность видит в том, чтобы после русских спектаклей в зале кресла душили и ароматы курили.

Потемнел лицом Фёдор от гнева. Тоска обуяла. Впервые назад оглянулся, подмоги ища. А теперь Сумароков со своим Демаре. Не помнил Фёдор, как день прожил…

А вечером снова с милой дурищей этой, Авдотьей, сцену играл. Как в лес заколдованный шёл, сквозь трущобу, где кустарник колючий царапает душу, напролом, без пути-дороги, без Буало, без Сумарокова, к чёрту на рога пробирался и счастлив был. Яков, голову охватив, молчит… Лёша Попов Авдотье лишь шепчет: дыхание береги! Маша, к Григорию припав, плачет. Нет тяжельше и слаще того, как поплакать молча.

С января 1755 года начался первый русский придворный театр… Преодолели дворяне! Для них и мастера того дела теперь сысканы, свой трагедийный пиит нашелся к услуге… Столица!

Братья Фёдора, Алексей да Гаврила, пытались в Ярославле театр продолжать, покуда хватило сил, да попробуй свали воеводу с Кирпичёвой Матрёной. Матрёна в магистрат жалуется: «Зачем заводских да работных людей в комедии пользуют?» Судом грозит. А Алексей да Гаврила не ровня Фёдору… Малодушью подвержены. И замер театр ярославский на долгих пятнадцать лет.

Фёдор в столище сам не свой. Яков с ватагой по углам где-то нищенствует, о дансерках с пренебреженьем забыли, словно те и людьми не числились.

В феврале «Хорева» играли… Опять Ваня Оснельду изображал… Авдотья, вызвавшись его обряжать, за кулисой стоит, не то смеётся над ним, не то плачет. Тот ей даже кулак показал… А Фёдор, Хорева играя, грех на душу взял — подумал: «Какого чёрта в ней Хорев нашёл, в этой Оснельде — Ване!»…

Две Анны и Елизавета боялись голштинца, в жилах которого всё же текла кровь Петра I.

В голове у голштинского чёрта пустота, сам нрава злобливого и опрометчивого, а вот поди ж ты — наследник короны, да не одной, а двух: шведской да русской… Русским царицам, что на трон почти крадучись в эти годы всходили, не по себе было… Елизавета, дочь Петра, и та опасалась: права её на престол из-за рождения до брака многие не признавали! Но умнее других оказалась: заманила голштинца в Россию и при себе оставила, наследником объявив. Тем самым себя от многого оберегла… Наследника в купели святой окрестили, Петром нарекли, на ангальтцербской принцессе, тож окрещенной, женили. Живи под присмотром. Пока Елизавета не отойдёт с миром под райские кущи, престола ему не видать! Пётр орать: «Затащили меня в эту проклятую Россию, тогда б как сидел я в Голштинии, был бы теперь королем цивилизованного народа!»

Оловянных солдат наделал, лежит на полу, войско переставляет, командует. Потом пристрастился к английскому пиву, а больше к уродине Елизавете Воронцовой, старшей дочери канцлера. В фаворитки её произвёл. Екатерину, жену, возненавидел враз и навсегда. Та его. Тот с криком да с бранью, она же молча, с умом. Фридрих Прусский, России сосед беспокойный, сети плёл: мать Екатерины своей подручной при русском дворе содержал, Петра, словно чарами, околдовал… Тот, перед портретом его на колени становясь, другом и братом своим называл. Екатерина же нет! Умеючи вдаль глядела. От Фридриха отреклась, с Бестужевым-канцлером, врагом его русским, другом стала.

Елизавета спокойна. Наследник на привязи. У Екатерины прав на престол никаких, пока Пётр на него не взойдёт… А когда это будет? После меня хоть трава не расти! Одно не так… Дворяне то в ту сторону смотрят, то в эту… Время такое было… Дворцовые перевороты свершались мимоходом, дворянским хотеньем… Назавтра в народ манифест: так, мол, и так…

А народу с того что?

Толпясь вкруг Елизаветы, дворяне разное на уме держали. Опять же гвардия… Голштинец, не по душе ей пришёлся, — опять бы при нём немцы, что с верха попадали, в фавор не вошли! Иные же дальше смотрели: Елизавета в годах и болезненна. Что будет при Петре Третьем? Мрак, темнота, невежество, тиранство и деспотичество.

И кинулся Сумароков заранее с «деспотичеством» и тиранами воевать, вооружась трагедийным пером гусиным. Елизавета вольность к себе в том увидала, охладела к Александру Петровичу. Екатерина же, воркуя о просвещении, о науках, искусствах, о рае земном при просвещённом монархе, сердце его привлекла. Да его ль одного!