— Куда, бабонька? Ребята чьи, а?
— Мои, — заалев, глянула на него Матрёна.
Ух, и глазища у этой Матрёны!.. Заводчик отвернулся. В смущении кашлянул, помолчал.
— Где живёшь?
— У Челышевой… у сестры…
— У Настасьи, значит. Так… ну, ну…
Матрена чуть ли не бегом за церковную ограду. Полушкин тоскливо оглядывается округ. Над колоколенкой ветром прибиваемые к земле кружатся галки. По небу облака, низкие, серые…
* * *
— Дело такой натуры, что… — Полушкин не торопясь кушает щи с завитками да кашу с рублеными яйцами и мозгами. Объедение! Мастерица Настасья потчевать дорогих гостей. — Живу, как бобыль… Годы… Шерсть слиняла — с лета на зиму пора. Что ж, и медведь, всему лесу осударь, и тот линяет. Содеянное руками вот этими куда ж теперь, кому? Дворяне, они бесполезностью живут, а заводские да купечество — государство крепят. Наше дело кому-то наследовать надобно… вот в разор себе за тебя и сватаюсь.
Матрена сидит ни жива ни мертва. Фёдор из ивовых прутьев плетёт клетку щеглу, что принёс ему для забавы этот не сердитый, но и не больно охочий до ребячьей докуки старик.
А дождь за окном не унимается, завтрева надобно к воеводе на поклон идти, опять донимать принялся, и тут додумать надобно…
Фёдор тянет старика за рукав: «Осударь медведь, ты мне снегиря принеси». «Чего?!» — подавился старик.
* * *
Испокон веку на Руси с матрёниного дня зима на ноги встаёт, гусь на лёд выходит… Долги зимние вечера. Светец зажигать и то нельзя — воеводским указом запрещено.
Забирается Фёдор к тётке в постель… Тепло и под тулупом не страшно. В оконце стылый свет месяца. От того света на полу лужа — босиком бы пройти, да тётка забранит. Незлобиво шуршат не то тараканы, не то мыши, у них своё хозяйство.
— Теть Насть! Сказывай, как ерша судили, а?
— Будя, два раза сказывала.
— А…«как он скочил в хворост, только того ерша и видели». Уплыл, стало быть, ёрш?
— Уплыл… ему што… колючий.
— А кто судил-то, тёть Насть? Сказывай!
— А судили-то — дьяк был Сом с большим усом, а доводчик Карась, а список писал Вьюн, а печатал Рак своей задней клешнёй, а у печати сидел Вандыш Переславский. Да на того Ерша указ: где его застанут в своих вотчинах, тут его без суда казнить! Спи!
— Слушай, Настасья! — шёпот Матрёны, как листвы облетевшей шорох. — Думай не думай, идти за него не миновать, ради детей надобно.
— Ну и всё… — Настасья перебирает рукой курчавую голову Фёдора. — И не томись… чего уж там!
Стала костромская вдова женой заводчика Полушкина, а сыновья — пасынками. Перебрались на Пробойную улицу, в полукаменный о двух этажах дом. [3] Местоположение предполагаемого дома Полушкина-Волковых известно только на основании устных показаний. Впервые они были опубликованы Серебренниковым в Ярославском сборнике 1850 г. Эти сведения подтвердил на основании показаний позднейших владельцев дома А. Ярцев. Первоначально дом имел лишь подвальный и первый (жилой) этажи, прежняя планировка дома не сохранилась. Остатки старых стен можно видеть в подвальном этаже. Дом (№ 3) выходит в настоящее время на Советскую (быв. Пробойную) улицу. В конце XIX века он был надстроен, а впоследствии на нём возвели еще два этажа (См. Ф. Г. Волков и русский театр его времени. Сборник материалов. Изд. Академии наук СССР, Москва, 1953, стр. 245).
Словно сызнова жить начали.
Мать наказала детям звать отчима тятей. Молодшие звали, один Фёдор кликал по-своему: «осударь медведь». Старик был не строг и к ребячьим шалостям доверчив. Ничего. Ладили.
* * *
Издавна славен был Ярославль-город многими промыслами и торговлей, а при весёлой царице Елизавете захирел, зачах… Улицы заросли травой, заболотились, весной, осенью не пройти, не проехать… Каменных построек десятка три, а то всё незадачливые, деревянные, не один раз сгоравшие дотла.
Округ города земляной вал, на нём башни. Пришли они в ветхость такую, что иные, бережения ради от обвала, разобраны вовсе. Хороши одни церкви, воздвигнутые крепостными руками безымянных каменных дел мастеров… Далеко по Волге белеют и розовеют они на своём взгорье зелёном.
Весёлый издали Ярославль!
Живут в нём посадские, что подати — «тягло государево» — платят, и по достатку делятся на «лучших», на «середних» и «маломочных», или «молодших», да на совсем «охудалых» бобылей…
Читать дальше