Игорь Ефимов - Обвиняемый

– Вспоминаются разные неприятные истории и про инженера Скиллера тоже. Не его ли кто-то – когда-то – застал с женой начальника в корпусе недостроенного самолета?

– Ну уж, в тот раз точно не я был соблазнителем. Моя карьера была бы кончена, если бы я не уступил домогательствам этой дамы. А чего хотят от меня мои пострадавшие коллеги сегодня? Чтобы я принес публичные извинения египетскому народу? Чтобы одобрил огулом все их обычаи? А заодно осудил бы казни египетские, обрушенные на подданных фараона безжалостным богом сионистов три тысячи лет назад?

Марго отложила нож и вилку, протянула вперед обе руки, накрыла его ладонь, прижала ее к орхидеям, вышитым на скатерти.

– Они подали коллективное письмо ректору. Они пишут, что их научная деятельность была оборвана безответственным поведением коллеги. Они просят уволить профессора, нарушившего этические нормы поведения, принятые в академическом мире. Нашли прецедент: несколько лет назад одному китаисту из Стэнфорда Пекин разрешил пожить полгода в глухой деревне. Он, вернувшись, опубликовал статью о китайских диалектах, но не удержался – вставил туда описание абортов на восьмом месяце, проводящихся по приказу правительства. Пекин возмутился, закрыл визы его коллегам, и профессора уволили. Имен подписавших письмо против тебя я еще не знаю, но моя агентура работает над этим. Вряд ли ректор захочет вынести решение в одиночку. Он должен будет передать письмо совету попечителей университета. Так что время у нас еще есть.

Марго продолжала говорить, прижимала его ладонь к столу, глядела умоляюще, но слова ее с трудом проникали в сознание.

?Какая она, в сущности, прелесть, – подумал вдруг Грегори в наступившей тишине. – Всегда одна… Одна – против всех… Одна – за меня… Правильно объяснял дядюшка Кипер про любовные туннели: мы роем их самозабвенно то в одну сторону, то в другую. И вдруг замечаем, что кто-то незаметно – без спросу – дорылся – сзади, сбоку – до нас. Эта ее брошь – она только кажется аляповато-блестящей. Зато – скарабей! Священный египетский жук! Она выбирала ее, готовясь к встрече, видимо, долго искала в магазинах. Готовила тайный знак, символ…?

– Когда ты все это разведала, что ты записала в своем дневнике? – спросил он. – Ты ведь до сих пор ведешь дневник, правда?

Улыбка секретарши декана – кто только не был одарен ею в течение дня! Студенты, преподаватели, почтальон, уборщица, электрик… Но профессору Скиллеру часто доставался лишь отблеск – осколок – ее. Будто при встрече с ним Марго Маллой забывала о долге приветливости. Будто ей срочно-срочно надо было заняться каким-то другим, неотложным делом. Например, быстро-быстро набрать побольше воздуха в легкие.

– Я нарисовала четыре вертикальные палочки, – сказала она. – На каждую насадила растрепанную шевелюру. Получились пальмы. Рядом нарисовала возвышающиеся над пальмами треугольники. Получилось вполне похоже. А потом выпустила из треугольных пирамид клубы дыма. И языки огня. Огонь подкрасила помадой…

Брубек из бара сменился Армстронгом. Ее руки все еще лежали на его ладони. Он нагнулся к ним, поцеловал.

– Можно я заеду к тебе сегодня? И оставлю запись в твоем дневнике? Про тебя. Про все, что ты для меня делаешь и значишь. Если получится – в стихах…

Путь от столика до гардероба получился нелегким. Потому что он рвался идти рядом и в обнимку, но проход был слишком узким. Головы зрителей поворачивались дружно, как радары. Только в коридоре он смог догнать, прижаться щекой к ее плечу, обхватить за талию. Она взяла его ладонь, передвинула выше. Застонала еле слышно.

У вешалки началась путаница – борьба – кому кого одевать? Ее пальто, его плащ – ожили, уворачивались, парусили. Рука, промахнувшись мимо рукава, поймала ее голову, исчезла в волосах, притянула к губам. Отзвук лингвиньи на ее языке сливался с последними каскадами?Рапсодии в черном и голубом?.

В этот момент дверь ресторана распахнулась в речную свежесть, впустила новую компанию посетителей.

Замерев в поцелуе – распахнутый взгляд над ухом Марго, – он увидел всех входивших одного за другим – одну за другой.

Студентку Дебору, завернутую в белый кожаный жакетик, белые же сапожки – тук-тук-тук.

Кристину – с откинутой в смехе головкой – зубки блестят, ямочки на щеках сияют.

Ее польско-украинского друга – изогнутого, как удилище, нависающего сверху, роняющего ей прямо в рот вкусную наживку последней шутки.