Анна Безелянская - Алгоритм любви

Как он изменился! Вот и в письме к аббату Пейреску он, прежде такой сдержанный, откровенничает: "Не решаясь и далее жить аскетом, я принял решение еще раз жениться, поскольку, хоть мы и должны ставить воздержанность превыше всего, нам позволено давать законное удовлетворение своим чувствам, вознося Господу хвалу за удовольствие, которое нам даровано".

И он позволяет себе жить чувствами. Обожает жену и не скрывает этого. Елена принимает его любовь, как приняла его царские подарки, его богатство, его славу. Она терпит необходимость позировать ему, а он упоен ее телом и рисует ее до изнеможения. Елена не любит себя в наготе, ей нравятся парадные портреты, на которых она - Елена Прекрасная. Властительница мира, в котором живет.

Рубенс скончался 30 мая 1640 года, держа за руки старшего сына Альберта и любимую жену Елену. Он не дожил месяца до 63 лет.

"Аллегория плодородия"

"Рубенс гениален, но он изображал богатых людей, элиту. Мне ближе Якоб Йорданс. Он рисовал народ, утехи и радости простых людей. Он всегда был пьян, как все фламандцы",- повествовал Роже, гид по Бельгии в далеком 1973-м. Так состоялось знакомство с новым художником.

Якоб Йорданс был крещен в Антверпене 19 мая 1593 года. Его известность не уступала Рубенсу, заказы стекались не только из Фландрии, но и Англии, Швеции, Дании. Он действительно самый национальный, самый "фламандский" художник, его полотна - энциклопедия фламандской бытовой жизни, апофеозом которой является "Аллегория плодородия". Здесь та же, что и у Рубенса, безудержность, тот же вакхический размах.

Его обнаженные идеалы

бугрились, как стеганные одеяла...

(А.Вознесенский)

Ликующий, радостный мир и вершина его - залитая солнцем женская фигура. Бархатная теплая кожа, перламутровая спина, розово-золотистые переливы света. Йордансу нравились пышные цветущие женщины, и он создал образ женской наготы, чувственной, предающейся земным наслаждениям: "Горы барокко". Эти слова Шимбровской, адресованные картинам Рубенса, как нельзя лучше подходят и Якобу Йордансу.

Энгр, капризный и изысканный

Нагота, как известно, может быть символом красоты или непристойности. Для художника нагота - это натура, а значит, она священна. Для художника важна форма ее воплощения. "Господа,- говорил Энгр своим ученикам,- все имеет свою форму, даже дым". И призывал их "искать и любить совершенное, упорядоченное..." Живопись гениального Рубенса и его последователей не укладывалась в его эстетические нормы, в его представление о прекрасной форме, была ему "противна и враждебна, как лучу света мрачная темнота". Достаточно сравнить его "Венеру", нежную, чистую, почти бесплотную, с обнаженными Рубенса, чтобы поверить, что при упоминании его имени Энгр впадал в ярость. Его кумиром был Рафаэль. И величайшая заслуга Энгра, считает Теофиль Готье, в том, что "он подхватил в свои руки факел, перешедший от античности к Возрождению, и не позволил его погасить, хотя множество уст дуло в огонь".

Жан-Огюст-Доминик Энгр родился 29 августа 1780 года. Его отец был живописцем и скульптором, поэтому неудивительно, что мальчика в 12 лет отдали в Академию живописи, скульптуры и архитектуры. Он познал славу и хулу, признание и отторжение. Его судьбу художника можно было бы назвать трагической, если бы она не была столь успешной. Его считали великим и низвергали. "Античные женщины господина Энгра чувствуют себя неловко в туниках, современные женщины - в своих корсажах, а его обнаженным женщинам неловко от того, что они голые" (Т. Сильвестр). Даже и сегодня можно прочитать у современных авторов: "Он был почти смешон в своих потугах на бессмертие". Успокоим читателя. Достаточно побывать в Лувре и увидеть его полотна, чтобы согласиться с Готье: "...Невозможно не вознести Энгра на самую вершину искусства, не усадить его на тот золотой трон со ступенями из слоновой кости, на котором восседают носители величайшей славы, близкие к бессмертию".

Да, действительно, Энгр стремился к стилю великого Рафаэля, но увы! - не достиг его. Однако трагедия его в другом. Он хотел перебороть себя, свою натуру, свой трепет и восторг перед женской красотой. В отличие от Рубенса, который провозглашал умеренность в жизни, но позволял буйствовать кисти на полотне, сублимировав свою энергию в живопись, Энгр отказал себе в этом. Он был воздержан и на полотне. И оставил завет: "Жить мудро, ограничивать свои желания и считать себя счастливым - значит, быть счастливым на самом деле. Да здравствует умеренность! Это лучшее состояние жизни. Роскошь портит душевные качества..." И природа отомстила творчеству. Его портреты порой безжизненны и холодны. И только когда он не противился естеству, тогда он являлся зрителю во всеоружии своего мастерства. Вспомните его "Большую одалиску" (1814) или "Турецкие бани" (1859). Шарль Бодлер в заметках "Энгр на выставках" раскрывает то, что так тщательно скрывал художник даже от самого себя: "Есть одна вещь, которая, нам кажется, особенно отличает дарование господина Энгра,- это его любовь к женщине. Его увлечения очень серьезны. Господин Энгр никогда не бывает так счастлив и во всеоружии своего мастерства, когда его талант соблазнен прелестями молодой красавицы...."