Томас Пинчон - V.

– А ведь он происходит из благородной семьи, – как-то раз печально заметил Мехмет. Стенсил попался в ловушку и спросил, из какой семьи. – Делла Торре, – ответил Мехмет. Delatore, осведомитель, доносчик, стукач.

– Что там с докерами? – спросил Стенсил.

– Собираются напасть на редакцию «Кроникл». – (Рабочие затаили обиду на эту газету еще со времени забастовки 1917 года, когда «Кроникл» напечатала письмо, осуждающее забастовку, но не дала забастовщикам возможности опубликовать ответ.) – Только что закончилось собрание. – Мейстраль вкратце пересказал, о чем там шла речь. Стенсилу были известны все поводы для недовольства рабочих. Английские рабочие получали колониальную надбавку, а местные докеры – только обычную зарплату. Многие мальтийцы хотели эмигрировать – до них дошли заманчивые сообщения Мальтийского трудового корпуса и рассказы соотечественников, работавших за рубежом, о более высоких заработках за границей. К тому же прошел слух, что власти отказываются выдавать паспорта, чтобы удержать рабочих на острове на случай, если в будущем понадобится дополнительная рабочая сила. – Что еще им остается, кроме эмиграции? – Мейстраль сделал небольшое отступление: – За время войны число докеров увеличилось в три раза. А теперь, после перемирия, начались сокращения. Кроме доков, рабочих мест на острове раз-два и обчелся. Так что многим не заработать даже на пропитание.

Стенсил хотел было спросить: если ты им сочувствуешь, то почему доносишь? Он пользовался услугами доносчиков и информаторов, как мастер своими инструментами, и никогда не стремился понять их мотизы. Предполагалось, что, как правило, ими движет личная обида, желание отомстить. Но встречались также и стукачи, раздираемые противоречиями: с одной стороны, они были преданы той или иной партии, а с другой – всячески способствовали ее поражению. Не окажется ли Мейстраль в первых рядах разгоряченной толпы, штурмующей редакцию «Дэйли Мальта Кроникл»? Стенсила так и подмывало спросить: если да, то почему? Но спрашивать он, конечно, не стал. Какое ему дело до их мотивов?

Мейстраль выложил все, что знал, и удалился, бесстрастный, как и прежде. Стенсил раскурил трубку, сверился с картой Валлетты и пятью минутами позже уже весело топал за Мейстралем по Страда Реале.

Обычная предосторожность. Ведь так или иначе велась двойная игра и действовал принцип: «Тот, кто доносит мне, может донести и на меня».

Мейстраль свернул налево и, уйдя от света фонарей главной улицы, направился вниз к Страда Стретта. Отсюда начинался квартал, пользовавшийся дурной славой; Стенсил огляделся, не проявляя особого любопытства. Все то же самое. Какое превратное представление о городах складывается у людей его профессии! Нетрудно вообразить, какую нелепую картину воссоздадут историки, если единственным источником сведений о нынешнем веке окажутся оперативные журналы тайных агентов.

Внушительные казенные здания с безликими фасадами, перекрестия улиц, на которых, как ни странно, не видно служивых. Стерильный мир власть имущих, окруженный со всех сторон варварскими предместьями с темными извилистыми улочками, публичными домами, тавернами: словно блестки на потрепанном бальном платье, горят тусклые фонари, освещая лишь места, где проститутки поджидают клиентов.

«Если в этом мире и существует такая вещь, как политическая мораль, – записал однажды Стенсил в своем дневнике, – то она заключается в невыносимой двойственности, которая проявляется во всех свершениях нынешнего столетия. Правые и левые, оранжерея и улица.

Правые могут жить и работать только в изоляции от внешнего мира, в оранжерее прошлого, тогда как левые вершат свои дела на улицах, манипулируя низменными инстинктами черни, и живут исключительно в пространстве мечтаний о будущем».

А что же реальное настоящее и люди вне политики – некогда уважаемая Золотая Середина? Они вышли из моды; во всяком случае, их нигде не видно. И судя по всему, на западной стороне этих крайностей в ближайшие несколько лет можно ожидать появления в высшей степени «враждебно настроенных» масс.

Страда Стретта – Узкая улица. Будто специально созданная для толкотни и давки, для хлынувшей сюда толпы. Нынче так оно и было: ближе к вечеру улицу заполонили матросы с К. Е. В. «Эгмонта» и военных кораблей поменьше, моряки с греческих, итальянских и североафриканских торговых судов, а также необходимые вспомогательные персонажи: малолетние чистильщики обуви, сутенеры, торговцы безделушками, сластями, порнографическими открытками. Благодаря топографическим особенностям этой улицы идущему по ней казалось, будто он одну за другой просматривает мюзик-холльные сценки, сменявшиеся с каждым поворотом, спуском или подъемом, каждый раз – в новых декорациях и с другим подбором исполнителей, но все проникнутые одной и той же атмосферой непритязательного представления. Легконогий Стенсил чувствовал себя здесь как рыба в воде.