Томас Пинчон - V.

– Ну, было, – отозвался сбитый с толку Профейн. – Да, но…

– Я люблю Эстер так же, как ты любишь обездоленных и убогих. А как иначе относиться к ее болезненной сексуальности? До сих пор она была разборчива. Но теперь ей стало ясно, что она всегда будет лишь подстилкой для Слэба и этой свиньи Шенмэйкера, и она почувствовала себя уязвленной, измученной, одинокой, отвергнутой.

– Ты тоже, – буркнул Профейн, пиная покрышку, – как-то была со Слэбом на одной горизонтали.

– Ладно, – спокойно сказала Рэйчел. – Это мое дело, но, может, я просто умалчиваю о том, что под этими рыжими космами, – она запустила маленькую руку в волосы, неторопливо приподняла свою густую гриву, и Профейн, наблюдая за этим, немедленно ощутил эрекцию, – прячется часть моей личности, такая же несчастная жертва, как и Эстер. А ты, Профейн – Дитя Депрессии, плод, зачатый в 32-м году на полу жалкой лачуги в гувервилле [251]и счастливо избежавший аборта, – ты точно так же видишь себя в каждом безымянном бродяге, оборванце и бездомном, и именно потому относишься к ним с любовью.

О ком это она говорит? Профейн готовился к этой встрече всю ночь, но такого никак не ожидал. Он понуро пинал покрышки, зная, что эти неодушевленные предметы отомстят, когда он меньше всего будет ждать подвоха. Он просто боялся заговорить.

Она так и стояла, прислонившись к крылу машины, подняв волосы и опустив полные слез глаза; затем отошла и остановилась, расставив ноги и соблазнительно выпятив зад в сторону Профейна.

– Мы со Слэбом не подошли друг другу и вернулись в вертикальное положение. Не знаю, может, я повзрослела, но вся ваша Братва в моих глазах здорово потускнела. Слэб никогда не порвет с Братвой, хотя видит все не хуже меня. Я не хотела в это втягиваться, вот и все. Но ведь есть ты…

И беспутная дочь Стьювезанта Оулгласса изогнулась, как красотка на фотографии. Полная готовность насадить себя на штырь Профейна-шлемиля при малейшем раздражении эндокринных желез, возбуждении эрогенных зон или расширении кровеносных сосудов. Обе груди нацелились на Профейна, но он стоял неподвижно, боясь отступить перед грядущим удовольствием и боясь в то же время обречь себя на любовь к обездоленным, к себе самому и к Рэйчел, которая могла вдруг оказаться таким же неодушевленным предметом, как и все прочее.

Ну, что ты тянешь? Неужто до сих пор питаешь иллюзию найти кого-нибудь живого и настоящего по эту сторону телеэкрана? С чего ты, собственно, взял, что она больше похожа на человека, чем другие?

Ты задаешь слишком много вопросов, сказал себе Профейн. Не спрашивай, бери. Давай. Дай ей все, что она захочет. Не знаю, член у тебя в трусах или мозг, но сделай хоть что-нибудь. Она все равно не поймет, да и ты ничего не узнаешь.

Только вот эти соски, образующие единый теплый ромб с пупком и выступающей грудной костью Профейна, эта пышная попка, к которой рука сама тянется, эти взбитые волосы, щекочущие ему ноздри, – все это ну никак не сочеталось с темным гаражом и призраками машин, среди которых случайно оказались Профейн и Рэйчел.

А Рэйчел теперь думала только о том, как удержать его; почувствовать, как это пивное брюшко наваливается на груди, которым не нужен бюстгальтер, – и уже строила планы, как заставить его сбросить вес, заниматься физкультурой…

Так и застал их пришедший МакКлинтик: они замерли в объятиях друг друга, и лишь время от времени, чуть покачнувшись, они переступали с ноги на ногу, чтобы восстановить равновесие. Подземный гараж в качестве танцзала. Так танцуют во всех городах мира.

Когда из «бьюика» вышла Паола, Рэйчел все пеняла. Девушки сошлись, улыбнулись и разошлись, обменявшись одинаково смущенными взглядами, которые означали, что отныне их пути не пересекутся.

– На твоей кровати спит Руни, – только и сказал МакКлинтик. – Надо бы за ним присмотреть.

– Профейн, Профейн, – рассмеялась Рэйчел, заводя «бьюик», – милый, тут целая толпа тех, за кем надо присматривать.

Уинсам во сне выпал из окна и, проснувшись, удивился, как это раньше не пришло ему в голову. Семь этажей отделяли окно спальни Рэйчел от двора, где творились только всякие непотребства: на свалке домашнего мусора и банок из-под пива блевали пьяные и вопили по ночам кошки. Его труп достойно увенчает это место.

Он встал, открыл окно, перекинул ногу через подоконник и прислушался. Где-то на Бродвее хихикали какие-то вертихвостки. Безработный музыкант дудел на тромбоне. Над улицей летел рок-н-ролл: