Алексей Рыбин - Фирма

– Где? – спрашивал Гольцман, прижимая трубку к уху. – В какой больнице? Ага… Ну, там, вскрытие, все дела… Ах, сделали уже? Хорошо, хорошо… Оперативно… Так, ладно, Шурик, иди отсыпайся, вечером созвонимся. И, знаешь, я сегодня работать не смогу… Все дела на Кирилла – я его назначил главным по этому делу. Все деньги, все вопросы – с ним. Он занимается похоронами и все такое. А вечером мы с тобой выходим на связь. Пока. Обнимаю.

– Привезли муженька мово? – с бабьей подвывающей интонацией спросила Ольга.

– Да, – сухо ответил Борис Дмитриевич.

– И чего?

Ольга встала с табуретки и потянулась. При этом халат сполз и со второго плеча.

– В каком смысле?

Несмотря на серьезность разговора и всей ситуации, Гольцман вдруг почувствовал, что хочет эту девчонку. И она, кажется, совершенно откровенно его провоцирует. Что это? Правду, что ли, говорят, что близость смерти сексуально возбуждает?

– Ну, в больнице он. В Мечниковской. В морге… А что?

– Интересно… Муж все-таки, какой-никакой.

"Да у нее просто шок, – подумал Гольцман. – Конечно. Стресс… То-се… Женская психика. Нервы".

– Если ты думаешь, что у меня шок, что со мной сейчас нельзя говорить, – это напрасно, – сказала Ольга. – Напрасно, Боря. Ты вообще-то расслабься. Ты же свой мужик, сколько лет мы друг друга знаем, а? Помнишь, как на "Россиян" вместе ходили? На "Аквариум"? А? Расслабься, Гольцман, будь как дома.

– Да? Спасибо.

Гольцман еще раз окинул взглядом стены с обрывками обоев. "Быть как дома" в этом вертепе ему показалось совершенно лишним.

– Ну, продолжай, Боря. Я слушаю.

– На чем мы остановились?

– На завещании.

– Понимаешь, Оля… Жили вы плохо, я это вижу. – Он посмотрел на Стадникову.

Оля стояла напротив, плечи ее были по-прежнему обнажены, халат едва прикрывал грудь.

– А то, что называется творческим наследием Васьки, – это сейчас стоит денег. Понимаешь?

– Чего же тут не понять?

– Вот. Но само по себе все это наследие – записи, тексты, а самое главное, авторские права на его произведения – ничего не стоит. Если его не взять и не оформить юридически…

– А что тут оформлять? Все права у меня. Кто будет что-то использовать – денежки в кассу. И все.

– Ты что, собираешься сама по всем концертам бегать и отслеживать, кто, где и сколько его песен поет и музыки играет?

– А ты хочешь на себя это взять?

– В общих чертах, да. И не только это. Я тебя, Оля, обеспечу до конца твоих дней.

– Приятно слышать. А больше ты ничего не хочешь мне сказать?

– Больше? Конкретизировать, что ли?

– Конкретизируй. Давай, Боря, конкретизируй. Ты ведь за этим сюда и приехал?

– Да. Если честно, то за этим. Потому что такие дела нужно делать быстро.

– Давай делать быстро. Мы люди взрослые, по-взрослому и будем конкретизировать.

Стадникова шагнула в сторону и обогнула стол. Высоко закинув ногу, она перешагнула через колени Гольцмана и уселась на них верхом, лицом к слегка оторопевшему Борису Дмитриевичу. Ольга положила руки ему на плечи, причем халат окончательно съехал с груди, и теперь торчащие вперед острые соски находились прямо у рта замершего в нерешительности и растерянности генерального продюсера процветающей фирмы "Норд".

– Давай, Боря, конкретизируй. Что же ты замолчал?

– Оля… ты… Это как-то, знаешь… Ты бы села нормально…

– Нормально? Хорошо.

Рука Стадниковой скользнула к ширинке Бориса Дмитриевича и, мгновенно расстегнув "молнию", вытащила на свет божий его напрягшийся, налитый темной, тяжелой кровью член.

– Нормально?

Олина рука массировала орудие Гольцмана, сжимала его, гладила пальцами головку.

– Ты меня, Боря, не бойся… Я просто свободу почувствовала сейчас. Никто не узнает. А этот твой Митя – я только завелась, а он уже захрапел… Хилый он у тебя. Гони ты его в шею, я уже говорила. А мы с тобой… мы с тобой такие дела можем делать, все утрутся! Возьмешь меня к себе на фирму, я тебе так работу поставлю – все строиться в ряд будут.

"А ведь и в самом деле, никто не узнает, – подумал Гольцман. – Как в песне поется: "Если женщина просит…" Только вот, не была бы она больна. Времени нет по врачам бегать. Да и желания – ну ни малейшего".

– Боря, у меня мужика почти три года не было… Ну что ты, что ты? Чего ты боишься?

Гольцман почувствовал, как Стадникова насаживается на его член, и подался ей навстречу.

"Ладно. Если и правда, что, кроме Митьки, у нее никого не было, тогда, если заболею, будет с кого спрашивать. В таком случае я его сам раком поставлю, гаденыша этакого…"