Алексей Рыбин - Фирма

Василек приезжал сюда не реже раза в месяц уже года два. Последнее время он гостил в Пантыкино все чаще, и все чаще сидел здесь один-одинешенек. Бизнес Романа неожиданно начал… не то чтобы шататься, но возникли у директора нескольких модных ночных клубов временные трудности с комиссиями по борьбе с коррупцией, с налоговой инспекцией и, вовсе уж некстати, с отделом по борьбе с наркотиками. Поэтому Роману приходилось львиную долю своего времени проводить в разных присутственных местах столицы, а в Пантыкино за хозяина утвердился Вася Леков, которого все соседи давно уже прекрасно знали и относились к нему как к своему.

Правда, "хорошо знали" – еще не значит "любили".

– Здравствуйте. Старший следователь капитан Буров, – представился Шурику высокий подтянутый мужчина в кожаной куртке и черных джинсах. Под рубашкой на мускулистой шее виднелась золотая цепь средней толщины. Бритая макушка, крутые, покатые плечи… Единственное, что как-то не вязалось с хрестоматийным обликом бандита, – это высокий, открытый лоб и умные проницательные глаза, в которых не было и намека на наркотический туман.

– Рябой Александр Михайлович. Я, так сказать, продюсер Лекова. А если проще – я для него в Москве и мать, и отец, и нянька.

– Я знаю, – кивнул Буров. – Вот, видите, что приключилось. – Следователь развел руками.

– Пока, честно говоря, не вижу, – пожал плечами Шурик. – Где он сам-то?

– Сам-то? – переспросил Буров, покосившись на то, что осталось от дома. – Хотите посмотреть?

– Хочу.

– По правде говоря… Вообще, официальное опознание еще нужно проводить… в морге. Но и сейчас можно. Пойдемте. Если уж так хотите.

Буров повернулся и зашагал к пожарной машине.

Возле "скорой" стояли двое санитаров с папиросами в уголках губ.

– Где тело? – спросил Буров.

– А вот, – кивнул один из санитаров, совсем молодой, лет, наверное, двадцати. – Скажите, это правда, что ли, Леков?

– Посмотрим, – буркнул Буров, взглянув туда, куда показал мальчишка в грязном белом халате.

Когда Шурик, следом за капитаном, прошел мимо санитаров, он вдруг почувствовал очень знакомый за много лет общения с музыкантами и деятелями шоу-бизнеса запах. Санитары, вне всякого сомнения, смолили косяки, причем весьма крутые. Шурик знал толк в конопле и мог сказать, что папиросы ребят в белых халатах забиты очень хорошей травой, ну просто очень хорошей!

Буров, однако, вроде бы не обратил на запах конопли никакого внимания. Он подошел к лежавшим на земле носилкам и встал над ними, глядя на Шурика.

– Вот это? – спросил Александр Михайлович.

– Это, это.

Второй санитар, постарше, с редкой бородкой на длинном худом лице, похожий на монаха, иссушенного многодневным постом, наклонился над носилками и дернул за "молнию" черного пластикового мешка.

– Вот он, родимый. Боксер.

– Заткнись, Юра, – рявкнул Буров.

Шурик быстро отметил про себя, что капитан, оказывается, довольно близко знаком с санитарами – интонация, с которой следователь обратился к "монаху", была допустима только между людьми, давно друг друга знающими.

– Ну? Что скажете? – снова спросил Буров у Шурика.

– А черт его знает… Это точно он?

Александр Михайлович разглядывал то, что лежало в раскрытом теперь блестящем пластиковом мешке.

Очевидно было, что эта черная масса, в которой отчетливо угадывались очертания человеческой фигуры, и была некогда человеком, только вот определить, мужчина это или женщина, молодой парень или взрослый мужчина, с первого взгляда представлялось совершенно невозможным.

Неровный, словно неряшливо вылепленный детской рукой из смеси черного и коричневого пластилина, мятый шар вместо головы, переплетения немыслимо изогнутых толстых змей вместо рук и ног, спутавшихся липким клубком на месте груди, короткий, неправильной формы прямоугольный обрубок вместо тела…

Мертвец лежал в так называемой "позе боксера" – остатки рук прижаты к груди, ноги, согнутые в коленях, подтянуты к животу..

– Да-а, – зажав нос, наконец-то выдавил из себя Шурик. – Так, на взгляд, и не скажешь – он не он…

– Я боюсь, что и не только на взгляд, – покачал головой Буров. – Можно основываться на показаниях свидетелей.

– А что они там показывают? – спросил Шурик, продолжая разглядывать обгоревший труп.

– Свидетели, Александр Михайлович, говорят, что точно уверены – Леков был один в доме. Вот… – Буров достал из папки лист бумаги. – Львова Екатерина Семеновна… Она, по ее словам, день и ночь наблюдала за домом Кудрявцева. Пенсионерка, делать нечего. Кудрявцев уехал ночью, на своей машине, с девчонками. Леков утром вышел, посидел на лавочке, покурил, она еще ругалась, кричала на него, что окурки бросает вокруг, запалить может. Вот, как она говорит, и запалил, наверное. Только изнутри.