Росарио Ферре - Дом на берегу лагуны

Буэнавентура, считавший себя, прежде всего, преданным родине испанцем, не требовал от своих соотечественников, чтобы они платили наличными. Он предпочитал обменивать воду из источника, которая перетекала в деревянные бидоны, на ящики с вином из Риохи и Логроньо, которое он затем продавал в городе за приличную цену. Его расчетливая доброжелательность имела такой успех, что уже через несколько месяцев по прибытии на Остров он собрал достаточно денег, чтобы построить рядом со своим домом маленький магазинчик. В нем торговали тем самым вином, ветчиной, которую стали привозить из Вальдевердехи, его родной деревни, спаржей из Аранхуэса, марципаном и халвой из Аликанте и изысканными маслинами, приготовленными в Севилье, – с острым перцем, луком и миндалем, – чьи зеленые глазки с красными и белыми точечками, когда Буэнавентура смотрел на шеренги баночек на полках своего магазина, радовали его взор.

Почти все продукты Буэнавентура нелегально привозил на Остров на мелководных баркасах, которые загружались товаром у песчаной отмели Лукуми, где испанские суда бросали якорь на несколько часов, чтобы потом следовать в порт Сан-Хуана. Затем весь товар доставляли через заросли в Аламарес, где Буэнавентура разгружал его и бережно хранил у себя на складе.

Буэнавентура высадился с корабля «Святая Дева Ковадонгская», имея за плечами ровно двадцать три года и ни единого сентаво в кармане. Он был круглым сиротой с пятнадцати лет, и воспитывали его две пожилые тетушки, старые девы, которых он оставил в Испании. Он был видным юношей. Высокого роста – сто восемьдесят сантиметров, – с бронзовой от загара кожей и такими синими глазами, что так и хотелось нырнуть в их глубину всякий раз, когда он на вас смотрел. Кинтин, когда мы еще были женихом и невестой, рассказывал мне историю его появления на Острове и потом, через много лет, иногда повторял ее нашим детям, чтобы те знали, кто они такие и откуда родом.

Пересекая Атлантику, Буэнавентура все спрашивал себя, что же это за остров такой – Пуэрто-Рико? Кое-что об истории Карибских островов он прочитал еще до того, как снялся с якоря в Кадисе, но о многом узнал из первых рук – от тех, кто путешествовал по тамошним местам. К тому времени испано-американская война уже девятнадцать лет как закончилась, однако была еще свежа в памяти многих испанцев. Буэнавентура знал, что Испания не на жизнь, а на смерть дралась за Кубу, самую прекрасную жемчужину Короны. В 1763 году, после окончания Семилетней войны, Испания поменяла Кубу, которая была тогда в руках англичан, на Флориду. Столетие спустя тысячи испанцев сложили головы в Пунта-Брава, Дос-Риос и Камагуэе во время кровавой битвы с кубинцами, поднявшими революционный мятеж. Кубу Испания потеряла, так что оставалось плыть только в Пуэрто-Рико. «Может, остров такой невзрачный, что не было и смысла за него драться? – так думал Буэнавентура. – Или Испания к концу войны с американцами так выдохлась, что уже не было сил бороться?»

Буэнавентура прибыл в порт Сан-Хуана 4 июля 1917 года. Как раз в те дни президент Вильсон собирался подписать закон Джонса и для этого послал гонцов за золотым пером дона Луиса Муньоса Риверы, Чрезвычайного уполномоченного в Вашингтоне, – но тот только что скончался. Луис Муньос Ривера был любимым поэтом Острова и сумел с помощью разных сложных фокусов благорасположить к себе иностранцев в американском Конгрессе, а сам при этом пришпоривал кобылу островной независимости.

Как раз когда «Святая Дева Ковадонгская» приближалась к порту, начинались – и с большим шумом – празднества в честь этого великого события: принятия закона Джонса. Теперь каждый пуэрториканец имел право на американский паспорт, этот могущественный талисман, вызывавший зависть всех иностранцев, потому что он открывал двери в широкий мир. С момента высадки американцев в Гуанике в 1898 году мы знали, что можем передвигаться только внутри ограниченного сегмента. Испания предоставила нам автономию за полгода до своего поражения в испано-американской войне, однако пуэрториканцы не сумели воспользоваться своими гражданскими правами. До того мы путешествовали с испанскими паспортами, которые по окончании войны стали недействительными.

«Быть гражданами никакой страны – наверняка не слишком приятно, – размышлял Буэнавентура, разглядывая из-под палубного навеса окруженный внушительными стенами красивый город, который медленно приближался к нему. – И что самое плохое, еще и не поехать никуда». Он слышал, говорили, будто большая часть населения Острова – иммигранты, люди с Канарских и Балеарских островов, из Каталонии, а также французы и корсиканцы. Иные приехали из Венесуэлы и с близлежащих островов, гонимые очередной войной за независимость, неизбежно несущей разорение, если не смерть, нормальным людям. Пуэрториканцы привыкли перемещаться с острова на остров, с континента на континент, будто птицы, для которых естественная форма существования – перелет с одного места на другое. Теперь любое путешествие для них означало целый комплекс сложных уловок, чрезвычайно затратную коммерческую сделку, и то, что у них не было паспорта, становилось причиной быстрого обнищания.