Array Array - Сюзи, «Лед Зеппелин» и я

Однажды, когда я летал один, Красножара притянуло к земле новое мощное заклинание которое Кутхимас раздобыл в пучинах Мордора. Я свалился за вражеским фронтом, и было невероятно трудно вернуться домой. Злобные твари всевозможных обличий непрерывно атаковали нас. Мой дракон повредил крылья, и всю дорогу нам пришлось пройти пешком. Этот эпизод был настолько героичен, что его позже превратили в великолепную эпическую балладу, которую исполняли по особым случаям. Да, Красножар был отличный дракон. Греговский дракон, которого звали Огненная Смерть, тоже был ничего.

Всякий раз, когда нас теснили силы противника, с небес гремела «Очумелый и ошалелый» — вечная музыка хаоса и разрушения, а неисчислимые вражьи орды угрожали нас поглотить и стереть с лица земли последние оплоты свободной цивилизации. Без нас Глазго давно бы уже пал.

«Очумелый и ошалелый» всегда была у нас с Грегом популярной фразой. Мы считали, что она хорошо выражает нашу жизнь. Вне всякого сомнения, именно так же считали и все остальные поклонники «Лед Зеппелин» в мире.

С течением времени в живом исполнении «Очумелый и ошалелый» росла и мутировала так, что к 1972 году превратилась в монструозный акустический удар — оригинальная мелодия была искажена, изломана, раздавлена, прошита пластами шумов, заимпровизирована, растянута и исковеркана до полной неузнаваемости; ее заносило то в область мелодичного, то в область бессвязного, зачастую галлюциногенного и, что в высшей степени радовало, чрезвычайно громкого. Сыгранная вживую, «Очумелый и ошалелый» представляла собой хуеву тучу шума. Как только бас–гитара разражалась первыми мрачными нотами, слушатель понимал: сейчас по нему минут этак на тридцать врежет искалеченный звук небывалой мощности.

Мне это было по душе. В пятнадцать лет я был заядлым поклонником искалеченного звука небывалой мощности. Сегодня мои уши воспринимают его с меньшей охотой.

Минут через пятнадцать после начала «Очумелого и ошалелого» я оказываюсь в другой реальности, в незнакомом уголке Вселенной, где можно, усевшись на огненный хвост гитары, пролететь сквозь Солнце. Это фантастика. Джимми Пейдж закатывает какой–то импровизированный шум, и в то же время реально сходит со сцены и говорит мне: «Привет, этот кусок я играю специально для тебя». Затем он снова поднимается над толпой и продолжает играть, не пропустив ни ноты. Ошеломительно.

Джимми Пейдж достает свой скрипичный смычок и начинает водить им по гитарным струнам. Это еще один знаменитый номер из его репертуара, и в экстазе от вида скрипичного смычка Черри хватает меня за руку и крепко сжимает мои пальцы.

Один–другой ломтик какофонии — и Джимми уводит смычок в верхнюю часть гитарного грифа и начинает играть что–то очень классическое и виртуозное по звуку, и толпа ревом приветствует его блестящее владение инструментом. Затем он вновь переходит к грубым валунам реверберирующих шумов, и я опять уношусь в альтернативную реальность, где могу пролететь сквозь солнце. В альтернативной Вселенной «Лед Зеппелин» Сюзи в меня отчаянно влюблена, и это она меня держит за руку. Мне там нравится. Мне так не хочется оттуда возвращаться.

Группа, к нашему всеобщему удивлению, сбивается на фанковый ритм. Явно стихийно Роберт Плант, Джон Пол Джонс и Джимми Пейдж выстраиваются в линейку, синхронно делают шаг вперед и вскидывают ноги. Они отходят назад и все повторяется — танцевальное па. Так неожиданно для королей прогрессивного рок–н–ролла устраивать маленький канкан, что у зрителей перехватывает дыхание, а затем они вновь разражаются бурей оваций. Группа улыбается нам, ритм снова мутирует и возвращается в металлический загруз «Очумелого и ошалелого», и музыканты снова становятся серьезными.

Много лет спустя я сообщаю об этом Манкс.

— Я буду помнить всегда, как «Лед Зеппелин» устроили этот маленький канкан. Это было так неожиданно.

— И эта одна из тех мелочей, которые придают им обаяние? — спрашивает Манкс.

— Именно.

— И за это ты полюбил их еще больше?

— Несомненно.

Манкс уже неплохо разбирается в моих рассказах о «Лед Зеппелин».

Аплодисменты после двадцатипятиминутной арабески на тему «Очумелого и ошалелого» не смолкают долго. Фиона, опять взобравшись на плечи Зеда, вся тянется к сцене. Черри по–прежнему стискивает мою руку, но я, пошевелив пальцами, освобождаюсь, чтобы можно было махать руками в воздухе. По мне льются реки пота.