Сергей Григорьев - Морской узелок. Рассказы

— Ты знаешь, князь, что я один не волен согласиться. Что скажет артель, то сделаю и я.

— Смотри, Андрей, она совсем цыганка. Наряди ее, и никто не отличит ее от ваших. Она умеет плясать и, наверное, поет…

Цыган внимательно разглядывал привычными к сумраку глазами сидящую Лейлу, усмехнулся и покачал головой:

— Ты еще мало знаешь наших женщин, князь, если говоришь, что это цыганка. Она совсем другого рода — может быть, древнее зори… [2] З о р я — цыгане. Что ж делать: останься, девушка, у нас, если у тебя нет другого приюта. Это я делаю только для князя — он мне друг.

Лейла сидела молча. Друцкой взял ее за руку.

— Милая Лейла, — сказал он, — поверь мне, что я сделаю все, чтобы к лучшему устроить твою судьбу. А пока прощай!

Девушка не ответила Друцкому. Он выпустил ее руку, смущенный; рука упала на колени Лейлы, словно мертвая.

Старый цыган проводил Друцкого до ворот и, выпроводив его, тут же снова запер калитку. Выйдя на волю, Друцкой огляделся. Улица, заросшая травой, была пуста. В большей части домов окна, прикрытые ставнями, придавали улице такой вид, будто не к вечеру склонялся день, а было раннее утро. Вскочив на дрожки, Друцкой приказал кучеру везти себя на Тверскую гауптвахту.

Судаковский дворник Ферапонт надел тулуп, собираясь на ночное дежурство у ворот. Позванивая связкой ключей на большом крыльце, дворник строго наказывал сыну:

— Запрись, Еванька, на крюк да и ложись спать. Не вздумай опять к Варкину в лазарет бежать. Забью! Он добру не научит.

— Я, папанька, почитаю маленько. Варкин мне книжку дал.

— И в книжках проку мало. Я тебе говорю — ложись спать! Федор Иванович опять скажет: «Что это ты, Ферапонт, всю ночь электричество жжешь?» Спи, и баста! Скидай сапоги! Давай сюда!

Ферапонт взял Ванюшкины сапоги под мышку, щелкнул выключателем и вышел на двор. Еванька запер дверь на крюк, прислушался к шагам отца. Отец ничего не забыл — не вернется. Еванька в темноте осторожно откинул крюк и, не ложась, дожидался. Сердце у него стучало…

Кто-то снаружи нашарил рукой скобку и осторожно потянул дверь. Ванюшка поспешно лег на постель и прикрылся. Дверь приоткрылась… Из двери пахнуло крепкими духами. Шурша накрахмаленной юбкой, в комнату вошла девчонка и шепотом довольно строго позвала:

— Еванька!

— Есть такой! — солидным басом ответил Еваня, зевнув, и присел на постели.

— Варкин велел тебе ключ от чердака из связки у отца вынуть… Вынул? Давай мне.

— Да, «вынул»! Отец спал, а кольцо с ключами в руке держал. Федор Иванович ему приказал никому ключей не давать. «А то, говорит, ответишь!» Время-то аховое! Варкин — мастер приказывать, а сам хоронится.

Аганька горестно хлопнула ладошками:

— Еванька, чего делать-то?

— Поди скажи Варкину, чтобы сам сейчас пришел. В такое дело вашему брату, девчонкам, путаться нечего.

— Ух ты мне! — Аганька подбежала к Еваньке, поднесла к его носу кулак и, вея юбкой, выбежала вон.

Прошло несколько минут, и в сторожку вошел солдат Варкин. Он ничуть не хоронился. Еще издали услышал Еванька его песню:

Войдя в сторожку, Варкин привычной рукой нашел выключатель и зажег свет. Левая рука у Варкина на перевязи, в толстой гипсовой повязке.

— Чего сидишь во тьме египетской? Ну-с, в чем дело?.. Без сапог? Где ключ? — спросил Варкин.

— Без сапог: отец унес. Ключ у отца. Да не беда! Я побегу к отцу и скажу: «Папанька, Варкин пришел, спирту принес…» Он все кинет…

— План хорош, но спирту нет.

— Ну, выдумай еще…

— Лучше не выдумаешь. Попробуем. Беги. Медлить нельзя. Ты скажи отцу: «Я посторожу, поди выпей с Варкиным». Погоди. Слушай. «Они» скоро начнут приходить — не сразу, а по одному, по двое. Всех их семеро. Спросишь: «Кто такие?» Каждый должен сказать: «Мушка». Ты отвечаешь: «Москва». Понял?

— Чего проще! А ты их всех знаешь?

— Всех до одного! Да с ключом-то не ошибись, не забудь: от чердака!

— Понес! — ответил Еванька, выбегая вон из сторожки.

Варкин сел и, играя на перевязанной руке, как на балалайке, запел в ожидании Ферапонта: