Дмитрий Савочкин - Марк Шейдер

Черт, почему же я не слышал выстрела?

Я отвожу тело за город и выбрасываю в посадке, среди небольшой полосы деревьев на обочине дороги. Здесь все выбрасывают трупы в посадке. Считается, что тела, валяющиеся вдоль дороги, – жертвы ДТП, хотя на пустой дороге машины почти никогда никого не сбивают. Но менты не станут ковырять это дело. Здесь так не принято. Если кто-то выбросил тело в посадке – значит, ему было нужно. Зачем лезть в чужие дела?

Я отъезжаю от трупа как можно дальше, выезжаю из города с другой стороны, куда-то в поле, и останавливаюсь посреди заснеженной степи.

Я не глушу мотор, потому что если выключить печку, то можно околеть, и продолжаю механически нажимать на прикуриватель.

Убить человека легко.

Сложно это осознать.

Кровь теперь текла по-настоящему, с кисти его руки она перетекала на кисть моей, затекала мне в рукав, просачивалась сквозь робу, капала с согнутого локтя. Саша Лучиков, Александр Владимирович Лучиков, ты держишь меня за руку и что-то говоришь, но, когда я переспрашиваю, ты отвечаешь, что ничего. Похоже, что ты бредишь, Саша Лучиков, и еще похоже, что жить тебе осталось совсем чуть-чуть. Слишком сильно кровотечение и что-то очень уж х*вый у тебя цвет лица. Но, если тебя это успокоит, я еще не видел людей, которые бы выживали, когда на них в шахте упадет чугунная ванна после взрыва метана.

– Вечная темрзлота, – говоришь ты.

И я соглашаюсь с тобой, что да, пожалуй, ты прав. Вечная темрзлота.

Человеку, который никогда не слышал, как в забое взрывается метан, нельзя объяснить, на что это похоже.

Можно очень долго рассказывать о том, что ты в этот момент видишь. Что резкая вспышка света в этой вечной темрзлоте ослепляет тебя на мгновение, и сквозь эту слепоту пробиваются лишь отдельные части окружающего тебя мира, которые ты никак не можешь сложить воедино: камни, деревяшки, люди, механизмы, словно существующие сами по себе и движущиеся во все стороны без всякой системы.

Можно попытаться передать, что ты слышишь, или, скорее, чувствуешь. Рассказать, как звук накрывает тебя ровным покрывалом, заставляя слышать происходящее больше кожей, чем ушами, как земля вдруг оказывается не под ногами, а вокруг тебя, и ты превращаешься в маленький обрывок плоти, зарытый под огромной толщей грунта.

Можно попробовать объяснить, о чем ты думаешь в такой момент. Это совсем просто. Ты ни о чем не думаешь, только ощущаешь свою плоть и толщу земли, под которой погребен.

Но все это совершеннейшая ерунда. Как самая лучшая дрочка никогда не дает представления о сексе, так и любые описания никогда не приблизят ходящего по земле к пониманию того, кем – или, вернее, чем – ты оказываешься на глубине в триста метров после взрыва метана.

Особенно когда ты закинулся как следует желтым порошком.

Я уже попрощался с Шубиным и вернулся к работе, когда вдруг понял, что тот приходил не просто так. Сейчас я почти уверен, что после того, как мы попрощались, Шубин просто вошел, обмотанный всеми своими мокрыми шубами, в газовый карман и взорвал всех нас и всю эту вечную темрзлоту. Никто не знает наверняка, почему он так делает. Я думаю, что сам Шубин гибнет каждый раз. Поэтому, наверное, он не будет зря всех нас взрывать. Он делает это в исключительных случаях, только тогда, когда без этого уже не обойтись.

А может быть, Шубин здесь ни при чем? Может быть, он знал о том, что должно случиться, но никак не мог нам помочь?

БАХ!

И ты ничего не слышишь, видишь какие-то разрозненные куски реальности и ощущаешь себя куском плоти, зарытым в землю.

А затем начинается бесконечное ожидание. Приходя в себя и снова теряя сознание, ты никогда не можешь сказать уверенно о том, сколько прошло времени. Сколько времени ты уже лежишь здесь, погребенный под горой породы, да и погребен ли ты вообще, и что находится вокруг тебя – ты ничего не можешь сказать уверенно. Сознание возвращается волнами, и в конце концов, когда ты уже можешь немного замедлить беспорядочную скачку своих мыслей и подумать хоть немного о том, что с тобой случилось, когда ты начинаешь ощупывать свое тело и пытаешься пошевелить ногами, оказывается, что прошло всего несколько секунд.

Твое тело в полном порядке, и ты лежишь на куче породы, немного присыпанный пылью, но ты ведь всегда ею присыпан в забое, верно? Ты поднимаешься и идешь искать тех, кому повезло меньше, чем тебе.

И тогда ты видишь торчащую из стены руку.

Поймите меня правильно, я ничего не имею против этого долбаного сюрреалистического творчества: ну, знаете, когда голова у нарисованного человека растет прямо из задницы или когда девственницу развращают рога собственной мудрости. Но увидеть руку, обычную человеческую левую руку, торчащую из плотной стены породы, – увидеть вживую, вот так, как вы видите меня на улице, – это уже чересчур.