Александр Чудаков - Сборник памяти

26-го , ночь. Да нет, ерунда, всегда надо напрягаться, мысль рождается только мучительно, в отбрасывании нелогичного, постороннего, нацеливании – насильственном – на главное. Иногда у меня это получалось.

27-го. Нет, самодвижение все-таки, но – при предварительных усилиях.

6 июля, Коктебель. <���…> Дважды был у Марии Степановны Волошиной. Второй – сегодня. Навел разговор на Чехова и беззастенчиво записывал.

Она встречала его 14–15-летней девочкой, когда МХТ приезжал в Петербург. <���…> Меня не хотели брать на «На дне». Я стала за столом просить Горького:

– Ну ради Христа… Горький так громко:

– Такая дылда и веришь!

– А как же? А мама, а батюшка, все верят?

– Все врут.

Я вскочила и в слезах убежала. За столом зашумели, и помню возмущенный голос Чехова: «Ведь она верит твердо!».

Потом Чехов поднялся за мной наверх и стал гладить меня по голове, по плечам, что-то говорил («Успокойся, все пройдет»), а потом рассказал мне про Каштанку…

15/V-78 . Всем очевидно, что «Евгения Онегина» восьмиклассникам читать рано. Но что делать? Все-таки читать, ибо стихи – это столько же литература, сколько и язык, а язык надо воспринимать как можно раньше.

«Белеет парус одинокий» – это уже не поэтический образ – это языковой фразеологизм, вошедший в ткань языка, как другие идиомы. Как и басни – ребенок многое не поймет, но усвоит язык.

17/VII-78 . Л. Зорин рассказывал, что Шмальгаузен все лысенковское время просидел у себя на даче, нигде не служа. А кто-то говорил, что числился истопником.

Одни писатели мир только видят (В. Катаев, Ю. Олеша). И в понимании его и отношении к нему они, пассивно зрительно его воспринимая, почти всегда конформисты (те же Катаев и Олеша). Другие писатели прежде всего постигают его суть (Достоевский), и вещное для них второстепенно. Третьи думают, что постичь суть можно только через вещи (Гоголь), четвертые – что от них, как от ядра на ноге, не избавиться (Чехов). И от каждого нельзя требовать мировосприятия другого!

(О писателях, видящих мир.) К ним, несомненно, относится и Бунин. Ведь вся его философия – смерть, вечность, скарабеи – очень расхожа , это скорее ощущение этих проблем, чем их философское развитие (как у Толстого, Достоевского, даже у Чехова).

20/VII-78, Переделкино.

Шел к мостику в гору – в джинсах, легких дырчатых туфлях – резво (как всегда, когда приходится идти в гору, – так и подмывает на полубег). Навстречу пожилая женщина.

– Скажите, который час?

Я ответил и сначала не понял, что в голосе странного, но потом увидел: на глазах слезы. И она – без всяких предисловий и не стыдясь того, что я пойму, зачем она меня остановила:

– Издалека гляжу – ну точно брат мой Ваня. Он погиб на фронте. Такая же была легкая походка. Весь такой же высокий, громадный. Такие, знаете, ходят – переваливаются. А он – вот так же, легко… Увидела – ну точно он, и – на глазах слезы.

Я [ вставлено позже карандашом: Антон] пробормотал что-то глупое, что, де, столько лет прошло, и мучительно соображал – что бы сделать ей хорошее? Но так и не сообразил, она махнула рукой и пошла.

5/XI-78 . «Моя жизнь состоит из одного монотонного труда, который разнообразится самим же трудом» (Бальзак). И я б хотел. Но только чтоб это был труд, который я сам считал бы настоящим трудом.

26/XII-78

Если по Spitzer’у искать ключевые словечки у писателей, то у Твардовского это будет – «иной», «иные» (ср. «За далью – даль» в главе про Волгу и других главах).

5/I-79 . Л. сказала, что перечитывание Чехова всегда у нее приводило к двум мыслям: что писать ничего не нужно, ибо такой совершенной прозы все равно не напишешь, и то, что вообще ничего делать не нужно, потому что все равно все бессмысленно.

В психической разноте отклонений от того отношения к вещам, что современность считает нормой (иногда очень значительном), – залог многих великих побед человеческого разума. И вообще залог разных успехов в более скромных сферах. Два примера. 1) Деяние купца, построившего высотную башню в тайге (это изобразил Вяч. Шишков в «Угрюм-реке»), казалось сумасшедшим. Через много лет это оказалось единственным сооружением на тысячи верст, пригодным для радиостанции. 2) У последней скрипки Страдивари, которую он сделал в 1730 г., в возрасте 92 лет, была странная судьба: она переходила из поколения в поколение с диким завещательным условием: чтобы на ней никто не играл. С этим же условием она была куплена и Юсуповым в середине 19 в. и хранилась у него в особом футляре. Дикости завещания удивлялись не раз.