Александр Чудаков - Сборник памяти

Думаю, это «мерцание» точки повествования связано с типом творческого содружества семьи Чудаковых. Они никогда не были просто супружеской парой, а скорее единой творческо-политической организацией, с совпадением литературных оценок, политических взглядов, отношения к труду, к профессионализму, с единой системой ценностей. Даже когда они писали порознь, их участие в творческом процессе друг друга не прекращалось. Мне кажется, что Саша одновременно видел себя изнутри («я») и глазами Мариэтты («Антон») – отсюда такая сложная структура повествования.

Литературное творчество Чудакова началось с анализа и отрицания иронически-пародийной манеры и закончилось утверждением серьезного взгляда на мир. Счеты с советской властью он сводит не «стебом», не соцартом, а внимательным вглядыванием, вслушиванием и вдумыванием в людей и события детства. Подзаголовок «роман-идиллия» вполне можно было бы заменить на прустовский «в поисках утраченного времени».

Умирающий дед из романа подводит итог своей жизни: «Они отобрали сад, дом, отца, братьев. Бога они отнять не смогли, ибо царство Божие внутри нас. Но они отняли Россию. И в мои последние дни нет у меня к ним христианского чувства».

Это слова деда, не автора. Но для автора они предельно важны. Не случайно это один из последних абзацев книги. В каком-то смысле жизнь Чудакова была посвящена восстановлению этой разрушенной и исчезнувшей России – это можно видеть и в сфере исследовательских интересов, и в его страстном библиофильстве, и в строительстве собственного дома – за всем этом стоит желание собрать, сохранить, восстановить, продолжить.

Я храню несколько Сашиных подарков. Они нематериальны, в основном это тексты (ода бумажной скульптуре, свиток выступления на презентации) и умения (как разжигать костер под дождем, как ставить палатку на ветру). Самый нематериальный из Сашиных подарков – это забытое искусство умножения на пальцах, которому Сашу обучил в Сибири дед. Это то, чего всем не хватает в наш компьютерный век, – способности обходиться без подпорок, без техники, способности полагаться на себя и выживать в непереносимых условиях.

То, чем Саша владел в сильной степени.

Известие о гибели Александра Павловича Чудакова грянуло как гром среди ясного неба – ничто не предвещало смерти этого большого, бодрого человека, полного замыслов и сил. Поверить в случившееся невозможно – настолько был он всегда живой, деятельный, заинтересованный жизнью, настолько многое в ней любил и так много еще хотел сделать. Совершенно противоестественная, дикая смерть, поставившая всех, кто знал его, перед лицом остро переживаемых вечных вопросов, – он ведь явно не дожил своей жизни, не испил чаши до конца, его могучий жизненный ресурс был, кажется, далеко не исчерпан.

О научных заслугах Александра Павловича Чудакова будут говорить много и скажут, наверное, лучше меня. Они, эти заслуги, еще в полной мере не осмыслены. Ясно одно – ушел настоящий большой филолог, и с его уходом уже окончательно прервалась связь между нашим поколением и великой русской филологией первой половины XX века, коей он был прямой наследник. Обо всем этом еще будут писать, будут выходить статьи и книги в его честь, и это хорошо, но разве в этом дело? Славой он и при жизни не был обделен, да только вот ничего не нажил – ни должностей, ни премий, ни простой возможности спокойно заниматься своим делом, не заботясь о ежедневном хлебе насущном. Мы знаем его замечательные книги («Поэтика Чехова», 1971; «Мир Чехова», 1986; «Антон Павлович Чехов», 1987; «Слово – вещь – мир. От Пушкина до Толстого», 1992), его статьи о Пушкине, Гоголе, его работы по истории русской филологической науки, но как горько думать, что не доведена до конца титаническая работа над полной чеховской библиографией, не написан умопомрачительный «тотальный комментарий» к «Евгению Онегину», не подготовленной осталась книга мемуаров о великих филологах, над которой ему так хотелось работать в последнее время, но не было издательского заказа на нее, такого заказа, который позволил бы бросить все и засесть дописывать книгу – об этом он мечтал. И никто никогда не сможет реализовать эти замыслы. Жить – это делать то, что другой за тебя не сделает. Александр Павлович жил и делал свое дело – и вот так резко и страшно оборвалась эта жизнь, так внезапно для всех!