Сергей Чекмаев: Лебедь на обложке

Она никогда не участвовала ни в каких школьных проектах и концертах, никогда не ходила сама и не приглашала к себе на день рождения – в классе даже не знали, когда он у нее… Сашу звали выступать в самодеятельном театре – отказалась: просто «нет», не объясняя причин. Все, кто пытался сойтись с ней ближе, натыкались на стену молчания и – очень редко – холодной вежливости.

Не сразу, через полгода примерно, кто-то обратил внимание, что Саша носит только брюки. В любое время года, в любую погоду – свободные брюки с широкими штанинами, совершенно не подходящие к ее ладной фигурке. Никто никогда не видел ее в юбке. Зимой это не бросалось в глаза – многие так ходят, холодно же! А вот с первым весенним теплом, когда девчонки наперебой начинают щеголять все более коротким подолом, кто-то из парней мечтательно сказал: «Эх, вот бы у нашей монашки ножки посмотреть!» Сначала все это было похоже на шутку, даже некоторый азарт появился: кто первый? Ребята спорили, заключали пари, хвастались, обещали… Пари так никто и не выиграл – до конца мая, несмотря на удивительно раннюю в том году жару, Саша изо дня в день появлялась в брюках.

И еще. Новенькая ни разу не была на физкультуре, не ходила со всем классом в бассейн. Вроде бы была у нее какая-то справка.

Летом, получив освобождение, Саша не поехала вместе со всеми на практику, и на нее окончательно махнули рукой. Там, в лагере, многие познали первую любовь и первую ревность, в классе образовалась не одна устойчивая пара, надолго снабдив всю школу материалом для сплетен. О Саше как-то сразу забыли.

Ребята просто не знали.

В одиннадцать лет Сашу сбил грузовик. Здоровенный МАЗ подавал задним ходом в арку, а девочка как раз проезжала мимо на первом своем велосипеде – отцовском подарке на День рождения. Водителю очень тяжело было увидеть ее в зеркала заднего вида, машина ударила Сашу краем борта и протащила почти полметра. МАЗ остановился только когда вскрикнула соседка, чуть не потерявшая сознание от ужаса. Саша кричать не могла. Водитель моментально затормозил, выскочил из кабины, но было уже поздно…

Сашу долго и трудно лечили, нога срослась довольно удачно – в детстве переломы не так опасны, пусть даже и самые сложные – и более-менее зажила. Но на этом все не закончилась.

Привыкнув за три года бесконечного лечения ковылять и хромать, Саша вдруг решила, что нога у нее теперь – кривее некуда, и на такую уродину никто никогда не посмотрит. Мама так и не смогла ее переубедить, а со старыми друзьями Саша порвала раз и навсегда, упросив родителей (отец тогда еще жил с ними) перевести ее в другую школу.

Она боялась сходиться с кем бы то ни было, боялась подпускать близко, и уж тем более пугалась, когда парни пытались оказывать ей хоть какие-то знаки внимания. К шестнадцати Саша окончательно замкнулась в себе. Слава Богу, в новой школе после недолгого периода жгучего интереса к необычной однокласснице, ее просто сочли «странной» и оставили в покое.

Одиннадцатый класс Саша окончила с золотой медалью. Выбор «куда поступать?» перед ней не стоял, она давно нацелилась в педагогический, несмотря на неудовольствие мамы.

Весь первый курс она чувствовала, что к ней присматриваются. Одногруппники – понятно, но директорша… Саша все время ощущала на себе ее пристальный взгляд. Конечно, несмотря на свой строгий вид, Алла Сергеевна отнюдь не казалась злобной мегерой, скорее наоборот, – в ней чувствовалась настоящая учительская доброта, понимание, вечная готовность помочь. Не раз хотелось броситься к ней на грудь, расплакаться, все рассказать… Саша с трудом сдерживалась.

И вот Алла Сергеевна вызвала ее к себе в кабинет. В чем дело? Неужели догадалась?

Это сейчас я могу пересказать все так четко и подробно. После того, как поднял архивы того дела с наездом, переговорил с врачами, – кого смог найти через столько-то лет, – после того, как побывал в гостях у Сашиных учителей, после того, наконец, как созвонился с ее мамой, представившись штатным институтским психологом. Тогда же на меня просто обрушился вал эмоций, целая Ниагара скрытой, затаенной боли. Больше всего на свете Саша боялась, что кто-то узнает ее тайну, и люди в открытую начнут потешаться над ее «уродством».

Господи, каким еще уродством?

– Алла Сергеевна, можно?

– Здравствуй, Саша! Проходи, знакомься: это наш психолог, Роман Валентинович.

Вошедшая девушка была не просто красива, – некрасивых лиц у восемнадцатилетних девчонок не бывает, если природа к ним хоть сколько-нибудь справедлива, – красота ее казалась загадочной, скрытой, она словно бы просвечивала изнутри. Может быть, потому, что Саша упорно пыталась ее спрятать: она не пользовалась косметикой, волосы, собранные вот так – в пучок на затылке, ей совершенно не шли… Да еще эта одежда! Вытянутый, мешковатый джемпер, бесформенные «рэперские» штаны, изрядно разношенные кроссовки на толстой подошве.