Андрей Макаревич - Не первое лирическое отступление от правил [сборник]

Ну да, видели Бога. Сами. И Бог говорил с ними. И передал Скрижали — из рук в руки. Это, конечно, обидно. Но с другой стороны, древние греки со своими богами вообще жили запанибрата — и ссорились, и обнимались — и ничего! (Правда, греки — со своими, а евреи — с нашим, с Единым. Действительно обидно.) Что еще? Нашего Христа продали? Ну, во-первых, не без помощи Рима, а во-вторых это, грубо говоря, их внутренние разборки. Может, их не любят за их исключительную талантливость? Перестаньте. Очень распространенный тип еврея — громогласный бездарный идиот, все встречали. И скрипачи есть китайские, и ученые русские, и битлы английские. Нет, не в этом дело. Может, дело в семейственности, во взаимопомощи? Да нет, на Кавказе да на Востоке это дело посильнее будет, а у тех же итальянцев вообще семья знаете как называется? Мафия! Может, секрет в спасительной самоиронии? Нет, этим чувством вполне наделены и грузины, и англичане, и французы — вспомните кино.

Наша Великая Сакральная Русская Народная Кабацкая Эстрада — от Вяльцевой и Паниной через Дмитриевича к Бабкиной, Ротару, Шуфутинскому и Сукачеву — на самом деле, по точному определению Троицкого, «еврейско-цыганская калинушка». Я о музыкальных корнях. Наш любимый народом и теперь уже почти государственный блатной язык наполовину состоит из слов еврейских — нет, не одних скрипачей родит нация! (Три примера, с ходу пришедших на ум: «шмон» — это на иврите «восемь». В восемь часов на зоне шмонали. «Халява» — это молоко. Его бесплатно раздавали в синагоге бедным в шабат. А «шабат» — это время шабашить. Достаточно?)

А ведь я, кажется, знаю, что отличает их (простите, нас) на самом деле. Вы когда-нибудь видели как еврей относится к своей маме? «Видели» — тут плохое слово. Чувствовали? Это любовь, которая не поддается описанию. Поэтому она не афишируется, ее не выносят на флаг. Это любовь до самой смерти. Не маминой, нет. Твоей собственной.

Может, в этом главный секрет?

Ну где еще, в какой другой стране люди имеют счастье праздновать Новый год два раза за две недели? В большинстве стран и один-то Новый год не очень отмечают — Рождество главнее. Так у нас Рождество тоже есть, причем аккурат между Новыми годами. Кому в мире расскажешь — не поверят: это ж какая поляна для трех мощных праздников подряд! Не все доходят до финала — есть риск не рассчитать силы. Это, правда, сейчас, когда государство подарило нам каникулы. Мудро — все равно никто ни черта не работал. Хотя на работу ходили. Мучались, а ходили. А Старый Новый год все равно отмечали — куда ж деваться?

Как ни верти, а из детского Нового года всплывает не елка, не подарки под ней — нет: предновогодние запахи стола. Они проецируются на радостное всеобщее ожидание праздника, а праздников-то было — седьмое ноября, Первое мая и Новый год, самый главный. Отмечали всей коммуналкой, у нас в комнате раздвигали стол, соседи тащили стулья и гладильную доску — класть между стульями, когда не хватало. Стол собирали вскладчину. Сосед дядя Дима нес седедку, обложенную кружочками вареной картошки и припорошенную луком, мама делала фирменный салат — размятый лосось из банки с рисом, луком и майонезом (как я сейчас понимаю — совсем не гурмэ, а тогда нахваливали — ого-го!), бабушка готовила заливного судака — его ставили за окно на мороз, чтобы застыл, жили мы на первом этаже, и я всегда боялся — вдруг какой-нибудь проходящий дядька сопрет судака или просто плюнет в блюдо? Ни разу не сперли. Еще одно обязательное праздничное бабушкино блюдо — тертая свекла с грецкими орехами, чесноком и тем же майонезом. Оливье же вертели общими усилиями, и получался его целый таз. Мне, пятилетнему, до самого Нового года сидеть не разрешали, да с шумными взрослыми было и неинтересно — я уходил под стол, рассматривал ботинки и туфли, пока меня не вытаскивали и не относили в кровать. Зато утром можно было на цыпочках подобраться к холодильнику «Саратов» (все еще спали) и наковырять всего разного до отвала. Странно — есть я в детстве ненавидел, а вкус этих праздничных яств волнует меня до сих пор.

Как-то недавно мой товарищ Гарик Писарский устроил фестиваль оливье. Поводом послужил тот факт, что товарищ его восхищался салатом оливье из одного известного ресторана, а Гарик, напротив, это изделие осуждал. В общем, предложено было товарищу привезти из означенного ресторана оливье, а людям, неравнодушным к этому продукту, приготовить свои варианты — каждому на свой вкус.