Михаил Чулаки - Долгие поиски

Чулок у нее был порван, и наливался здоровый синяк.

— Дурак какой-то: развернулся и на таран пошел. Сам и виноват. Я же не знала, что он таранить будет.

— Ты не виновата, никто и не говорит.

— Да, а вдруг они думают, что я нарочно стукнула?

— Кто ж думает. Ведь не ты развернулась, а он.

— Все равно. Ребенок-то у них нос разбил.

— У нас просто не было ребенка. Был бы у нас, тоже разбил бы.

Жанна замолчала.

Мы вышли на улицу. Темнело, так что разбитая коленка почти не была видна. Мы инстинктивно повернули в сторону, противоположную той, откуда пришли. Улица вывела нас к Гавани.

В полумраке у причала вырисовывался белый теплоход, такой же, как на курортных открытках. Странно было видеть нарядный летний корабль у заснеженного пирса. И откуда такой приплыл запоздалый?

— Хорошо бы сейчас на Таити сплавать, — вздохнула Жанна.

— Или хотя бы в Сочи, — мой голос звучал более трезво.

— Я ужасно люблю, когда тепло.

— И я. Я иногда думаю: а что, если попытаться в Сухуми перевестись. Там родственный институт. И знаменитый обезьянник.

— Чего ж ты до сих пор здесь сидишь?

— Остепениться нужно сначала, а то — с чем поеду?

В глубине души я в это не верил. Слишком я прирос к Ленинграду: друзья, родители, театры, сам город. Но приятно было на минуту почувствовать, что все в моей власти, захочу — и буду жить в теплых краях. И от одной мечты уже становилось теплее. А с Жанной особенно хорошо было об этом говорить, потому что звучало так, будто мы обсуждаем планы нашей будущей жизни и планы сходятся.

Мы смотрели друг другу в глаза. Глаза приближались, становились все больше. Жанна смотрела строго и отрешенно.

Губы у нее оказались жесткие, неумелые — но такого восторга я еще не испытывал. Может быть, все дело было в ее взгляде: он стал испуганным и благодарным, сердитым и беспомощным. И тут я понял, что у нее никогда никого не было. Эта мысль меня поразила. Впервые я поцеловал нецелованные губы. Каким же с ней надо быть нежным и бережным!

Потом Жанна отвернулась.

— Мы нехорошо делаем.

— Ну что ты! Почему?!

— Нехорошо. Потому что ты просто так.

Она все время помнит, что не похожа на штампованных красоток! Наверное, уже решила про себя, что счастье не для нее. У меня горло сдавило от нежности.

— Я ведь правда тебя люблю, Синекдоха.

Минуту назад я не знал, что скажу это. Слова вырвались сами собой. И сразу я ощутил громадное облегчение: вдруг понял, что до последнего момента колебался, бессознательно взвешивал «за» и «против», а теперь слово сказано и назад пути уже нет.

Я знаю, что в это трудно поверить, но тем не менее это так: только что я первый раз в жизни сказал: «Я тебя люблю». Обходился взглядами, объятиями, поцелуями, а если вопросы: «Ты меня любишь?» — становились слишком настойчивыми, отвечал: «Что ж ты, сама не видишь?» Но святых слов произнести не мог, что-то мешало. И потому сейчас, когда они наконец вырвались, такое же было чувство, как у немого, который вдруг заговорил!

Жанна смотрела доверчивыми, как у олененка, глазами, и я был счастлив вдвойне: своим и ее счастьем.

На другой день в лаборатории мы говорили только об одном: что сделает Рыконд? Обрушит ли громы на Жанну?

— Он не мелочный, — сказала Галя. — Наш и. о., тот бы припомнил. Затаился бы, улыбался, а потом припомнил.

— Что-нибудь другое Рыконд забыл бы, но не такое, — рассуждал Коля. — Самое страшное сказать мужчине, что он невзрачный. Лучше уж сказать, что бездарный.

Жанна была спокойнее всех:

— Забудет — запомнит… Веники это все. Что он может сделать? Я член профсоюза и взносы плачу регулярно.

И. о. Павлова тоже был озабочен. Выглянул из своего кабинета, сообщил:

— Если поставят вопрос, буду на инфантильность ссылаться. Совсем ребенок еще, хоть и вымахала. Вопросы акселерации сейчас остро стоят, нужно на общесоциальную проблему напирать.

Мы с Жанной почти не разговаривали. Только переглядывались. Она скажет что-нибудь техническое: «На шестом канале надо фильтр переключить…» или: «На гипервентиляции дельта пошла…» — а посмотрит так, будто говорит: «Сегодня ты меня опять поцелуешь».

Долгожданное событие произошло после обеда. Зазвонил телефон. Трубку сняла Галя.

— Алло?… Да… Хорошо, Сергей Павлович… Вас, Жанна.

Как Жанна ни храбрилась раньше, все-таки она переменилась в лице.

— Да?.. Могу… Хорошо, Сергей Павлович.

Жанна повесила трубку.

— К себе вызывает. — И пошла к двери.

Я встретился с ней взглядом. Она смотрела отчужденно, в глазах не было воспоминаний о поцелуях.