Нинни Хольмквист - Биологический материал

Люди были похожи на темные тени, двигавшиеся, словно в трансе. Звук падающих капель стал сильнее, голоса, как и прежде, то удалялись, то приближались, голоса взрослых и детей, мужчин и женщин, — и слов по-прежнему нельзя было разобрать. Здесь тоже было темно, но стеклянные панно, раскрашенные во все оттенки синего, были подсвечены изнутри, и в слабом свете, исходящем от них, я увидела фигуры, медленно передвигающиеся по залу вокруг странного круглого камня размером со среднюю собаку. И откуда-то сверху с определенными интервалами — наверно, каждую пятую или седьмую секунду — падала капля воды прямо в выдолбленную ямку в камне. Оттуда вода стекала вниз по камню в черный круглый поддон.

Я стояла и смотрела, как вода капает в ямку и стекает оттуда ровными прозрачными струйками, как вдруг почувствовала тепло, исходящее от другого человека. Подняв глаза, я увидела рядом с собой Майкен. Она молча кивнула мне, я кивнула в ответ. Белки ее глаз казались неестественно белыми в свете картин, а седые волосы мягко серебрились в темноте и казались удивительно шелковистыми. Я не удержалась, подняла руку и легонько провела кончиками пальцев по ее волосам — они и правда были очень мягкими — и по спине вниз вдоль позвоночника. Опомнившись, я отняла руку.

И внезапно почувствовала, как кто-то — не Майкен, а кто-то, стоящий у меня за спиной, — проводит кончиками пальцев по моим волосам, шее, спине вдоль позвоночника вниз и убирает руку. Я обернулась, но слишком медленно, я не успела разглядеть, кто это был, только услышала эхо удалявшихся в темноте шагов.

Я проснулась от звука выстрела и резко села в кровати. Окинув взглядом комнату, поняла, что еще ночь, только-только начинает светать. Утро понедельника. Две недели прошло с того вернисажа.

Выстрел? Разве это возможно? Может, мне это приснилось. Или кто-то из соседей громко хлопнул дверью. Но зачем кому-то хлопать дверью посреди ночи? Может, стреляли снаружи? Я ведь понятия не имею, что находится за стенами отделения. Деревня или город? Чистое поле? Промышленная зона? Лес? Я даже не знала, что находится за стенами моей собственной квартиры и есть ли в ней вообще внешние стены. То, что я слышала, могло быть чем угодно — выстрелом, взрывом, газовым хлопком. Может, там, снаружи, авария: две машины столкнулись, бензин разлился и загорелся? Может, там уже полыхает пламя, наполняя воздух отравляющим черным дымом? Может, я в опасности? Может, мы все в опасности? Вряд ли. В конце концов я решила, что мне все приснилось, легла и попыталась заснуть. Но мне не удалось: весь сон как рукой сняло. Я встала, приготовила кофе и взяла чашку с собой в постель. Так я и сидела под одеялом в первых лучах искусственного утреннего солнца и попивала кофе.

Именно так — с чашки кофе — я всегда начинала свой день дома. Или почти так. На самом деле дома мой день начинался с того, что я натягивала теплые штаны прямо на пижаму, надевала куртку и шапку и шла выгуливать Джока. Но, вернувшись, я пила кофе в постели в первых лучах утреннего солнца и с блокнотом в руке.

Я зажгла свет, выдвинула ящик прикроватной тумбочки, подняла конверт с фотографиями Нильса, Джока и моего дома и достала из-под него блокнот и мою любимую ручку. Положив обратно конверт и запретив себе думать об его содержимом — я не заглядывала туда со дня моего приезда и надеялась, что никогда не загляну, — я задвинула ящик.

И начала писать. Нет, не мой роман. Я начала писать короткий рассказ об одинокой женщине, которая в сорок пять лет родила неполноценного ребенка, похожего на уродца с картины Майкен, с той только разницей, что это был младенец, а не зародыш. Новорожденный младенец с врожденными уродствами. Большая часть мозга была повреждена, нетронутыми остались только участки, отвечающие за голод, жажду и отправление других жизненных потребностей. Неизвестно было, сколько проживет этот ребенок; недели, дни, часы… Но даже если он выживет, то останется беспомощным инвалидом, не способным видеть, слышать, чувствовать запах или вкус, лишенным способности узнавать и привязываться к людям. Беспомощное существо, за которым нужен круглосуточный уход, с которым мать не сможет справиться в одиночку. Вопрос, который я ставила в этом рассказе, звучал так — может ли мать в этом случае рассматриваться как родитель, как существо, нужное обществу? Может ли человек стать «нужным», произведя на свет потомство в лице уродца, который никогда не сможет завести нормальные человеческие отношения и сделать хоть какой-нибудь вклад в общество?