Максим Дуленцов - Золото тайги

Василий развернулся и под успокаивающие слова начальника училища, адресованные мамаше Анны, вышел вон из кабинета.

«Спас, отец родной, спас», – стучало в голове.

Отбыл он поездом позже, хорошо, что сэкономил денег, хватило на доплату за билеты. В Перми хотел сойти по уже известным обстоятельствам, потом занять у матери на билет до Екатеринбурга. Но что-то пошло не так в судьбе Василия Андреевича Круглова, бывшего реалиста, а ныне пехотного подпоручика, который сам, как он считал, вершил ее. По прибытии в Пермь встретил его на перроне казачий патруль во главе с хорунжим мрачного вида, который завернул его обратно в вагон, посмотрев документы и хмуро заявив:

– В полк езжайте, подпоручик. Объявлена всеобщая мобилизация. Война.

Киев. Город славянских князей, старых каштанов, тысяч золотых церковных главок, отражающихся в быстром и мощном течении Днепра, непостижимого Крещатика, пролегающего от Бессарабского рынка до Владимирского спуска, где задумчиво стоит святой князь Владимир, держит на плече крест и смотрит на воды реки, как бы вопрошая: «А стоило ли?» И где-то вверху, в лесу, над городом покоится князь Аскольд в своей могиле, первый покоритель Царьграда, пожелавший крестить русичей, да убитый Олегом, прервавшим его порыв и подарившим славу Владимиру.

По прибытии на вокзал маленькая группа штабс-капитана Круглова была немедленно арестована, препровождена в здание вокзальной гауптвахты, а после отпущена под подписку о зачислении всех четверых в войсковые соединения Украинской Народной Республики.

– Нет теперь империи, господин штабс-капитан. Есть осколки. Вот и у нас осколок – Украина. А военные везде нужны, при такой-то обстановке. Не знаешь, кто первый полезет – то ли немцы, то ли большевики. Послужите уж, – внушал Василию Андреевичу усатый полковник – судя по говору, явно не малоросс.

Василий Андреевич только вздохнул, но выбора не было, подписал и пошел служить в пехотную роту, сплошь состоявшую из офицеров и юнкеров. Собственно, рота эта была недавно Константиновским военным училищем, теперь именовалась Первой украинской военной школой. Немного осталось старых, «кадровых» юнкеров, кто не захотел уходить из Киева, остальные были из хлопцев, взятых с днепровских хуторов. В старом здании училища с бойницами-окнами, глядящими в поле, встретил штабс-капитана немолодой ротмистр, больше похожий на отставного хорунжего, по какой-то оказии получившего погоны высшего ранга.

– Здоровеньки булы. Дуже рад. Офицерив дуже не вистачаэ, ребятя з сил, рушныци вперше бачать. Повчите вже их. Червони до миста личать, не дай бог, воюваты. А з кым воюваты? – грустно и дружелюбно посетовал он.

Поселили здесь же, в казармах. Оружия в училище было немного: винтовки и пара пулеметов, которые пришлось чинить Мартюшеву и Семену. Оставшиеся юнкера оружие знали, новички осторожно трогали винтовки, боясь вставить обойму, но под нужные команды и окрики Семена быстро всему научились.

– Ох, вашбродь, – жаловался Семен Василию Андреевичу, – ведь ничаво не имут, штык примкнуть не могут, а стреляли третьего дня – извели патронов, так ведь никуда не попадают, в белый свет лупят. Що мы з ними зробим? – Семен передразнивал юнкеров, вплетая в речь украинские слова. Круглов только качал головой: обойдется, мол.

Мартюшев хозяйничал на кухне, отодвинув от склада продовольствия старого хорунжего-ротмистра:

– Ты ж ничего не смыслишь в продуктах, старая перхоть! Вон мука лежит у тя в мокряни – сгниет же! Солонина не прикрыта, вся в корке, ну как можно?

Дядька ротмистр сначала сердился:

– Та я трохы краще тебе все знаю, москаль, я на хутори у дядька два рокы жыв… в дытынстви… – Но вскоре сдался: – А, та ну тебе, робы що хочешь.

Прапорщик Оборин молча муштровал ребят, но однажды вечером зашел к Круглову.

– Сил моих больше нет, Василий Андреевич, давайте к Деникину в Добровольческую. Что мы с этими хохлами возимся? Мы кадровые военные, присягу давали, генерал Деникин за царя воюет. Туда надо, а тут что Рада, что красные – всё едино: голожопых к власти, остальных – в расход. Поедем в Екатеринодар, там части формируются.

– Нет, не могу. Воевать не могу больше. Я на родину. Вот в Москву пойдут поезда – я туда сразу, потом до Перми. Меня там невеста ждет, – улыбался Василий Андреевич.

– А я сбегу. Потеплеет – сбегу. Не хочу я здесь кому попало служить.

Но поезда до Москвы не ходили, и Оборин сбежать не успел. Как раз по железной дороге, что вела с востока, от Москвы, подошел к Киеву бывший полковник Муравьев. Подняли гарнизон по тревоге, погрузили в вагоны и отправили холодной январской ночью навстречу красным войскам – защищать Раду. Офицерский вагон был теплым, купейным, остальные – холодные, товарные. В них загрузили юнкеров и гимназистов в черных тужурках. Они долго толпились, неловко влезая в вагоны и бренча изморозившимися винтовками с неумело подогнанными плечными ремнями. Состав тронулся и, едва забрезжил рассвет, встал на маленькой станции.