Юрий Герман - Дорогой мой человек

— А за русского! — ответил Телегин. — Не смеет он, товарищ военврач…

— Послушайте, товарищи! — крикнул тот, кто был в очках. — Вы должны меня немедленно выслушать, товарищи!

— Тоже пуля занадобилась? — оскалясь, спросил Телегин. — Товарищи мы тебе, изменник родины? Выходи!

Их повели мимо Володи. И Мальчикова в его праздничной толстовке тоже повели, а за ним бежала женщина в ярко-зеленом шуршащем платье, бежала и отталкивала от него пепельно-серого Цедуньку, который, как и все другие, как и они сами, понимал, куда ведут изменников и что с ними сделают в ближайшие минуты. И Володя тоже понимал неотвратимость того, что должно свершиться, и в то же время чувствовал всем своим сердцем, что это не может, не должно свершиться, во всяком случае не совершится, пока жив он Устименко.

Наконец их вывели всех из комнаты, где лежали двое мертвых, и замешкались, не зная , как выполнить дальнейшее . Валил мокрый, косой снег, и, жалко трясясь всем телом, стоял дядька Папир. К нему кинулась женщина, держа ребенка на руках, и ей Володя сказал, не зная сам, что говорит:

— Вам тут нельзя! Слышите? Вы ребенка простудите! Тут же холодно…

Свет из окна освещал ее исступленные глаза, и Володя, словно во сне, услышал, как кричит она Папиру:

— Да скажи же им, объясни, они не знают! Скажи про Степана Савельича, скажи, дядя Роман!

— Так они ж не слушают! — ломким голосом произнес дядя Роман. — Разве ж они слушают? Они же вовсе и не красные, разве красные могут так сделать?

— Минуту! — негромко сказал Володя Цветкову и, сведя его с крыльца, быстро спросил: — Вы слышали?

— А вы крови испугались? — так же быстро осведомился Цветков. — Ужасов войны? Изменников пожалели?

— Я никого не жалею, — приходя в бешенство и совершенно теряя власть над собой, прошипел Устименко. — Я и вас не пожалею, если вы посмеете дискредитировать самую идею партизанской войны. Не пожалею, потому что это бонапартистские штуки — даже не опросив, ничего толком не узнав, вслепую…

И, понимая, что Цветкова в его нынешней слепой ярости ему не убедить такими словами, он схитрил:

— А если они располагают полезными нам сведениями? Тогда как? Ведь в курсе же они дел всей округи, района? Нам как-никак дальше идти.

Цветков подумал, помолчал, потом распорядился всех вести в сельсовет. И Папира повели туда же, и женщину в зеленом.

— Теперь никакого сельсовета не существует, — со спокойной горечью в голосе произнес молоденький полицай в очках. — Теперь там помещение для приезжающих уполномоченных крайсландвирта, начальника сельскохозяйственного округа.

— Вот туда и отправимся, — мирно ответил Цветков.

Опрашивали полицаев порознь — командир, мелиоратор Терентьев, Холодилин и Володя. Устименке достался молоденький, в очках.

— Закурите! — тоном бывалого следователя произнес Володя, протягивая юноше сигареты.

— Я лучше своего, — неприязненно ответил полицай.

От непривычного за эти дни и ночи на походе комнатного тепла Володе стало нестерпимо душно, он оттянул на горле ворот пропотевшего свитера и, не зная, с чего начать, спросил:

— Как вы до этого докатились?

— А почему я должен отвечать на ваши вопросы? — вдруг осведомился юноша. — Кто вы такой, чтобы меня спрашивать?

— То есть как это?

— А очень просто. По лесам нынче бродит немало всякой сволочи — есть и такие, которые, извините, дезертиры…

— Ну, знаете!

— Есть и разных мастей националисты, — продолжал юноша, слепо вглядываясь в Володю блестящими стеклами очков. — Их германское командование довольно умело использует…

— Вы что же, не верите, что мы партизаны?

— А сейчас любая дюжина дезертиров при надобности выдает себя за партизан, так же как немцам они скажут, что искали, «где плен».

— Но мы же… — теряясь, начал было Володя, но юноша перебил его.

— Вы же, — зло и горько передразнил он, — вы же воспользовались вечной добротой нашего Андрея Филипповича, доверчивостью его. Увидев, как ему показалось, «своих», он опоздал , понимаете, и вы его убили! Убили! крикнул юноша. — Взяли и убили, потому что Андрей Филиппович всегда сначала верил , и он поверил, что ваш начальник — свой, а свой, ничего не зная, не станет убивать своего !

— Вы поверьте, — вдруг тихо попросил Володя, — вы только поверьте, потому что иначе нам никуда не сдвинуться. Послушайте, ведь любые бумаги могут обмануть, но вот так, как мы с вами сейчас, обмануть же невозможно! У меня нет бумаг, или там явки, или пароля, или еще чего, чтобы доказать вам, так же как и у вас ничего нет. Есть только мы — два советских человека, так я предполагаю. Я так надеюсь, — поправился он. — Я верю в это! И у нас случилось несчастье, беда, горе. Так давайте же разберемся.