Андрей Бондаренко - Гусарские восьмидесятые

— Ну, а я тогда — Андрюха-шахматист, — острю я в ответ и пожимаю протянутую потную ладонь, — Кстати, а чего это мы так ломанулись то?

— Ты что — Джека Лондона не читал, что ли? — искренне удивляется Лёха, — Ну, помнишь в «Смоке и Малыше» — «быстрые долгие переходы и долгие привалы»? Мы то сейчас минут сорок в тенёчке поваляемся, а эти уроды всё это время на солнышке жарится будут. Логично ведь?

Соглашаюсь, что логика действительно присутствует. Новый знакомый оказывается записным болтуном и законченным романтиком, поступившим в Горный сугубо по идейным соображениям.

Минут двадцать Лёха треплется о своей любви к путешествиям, о желании объехать весь мир вдоль и поперёк, о каком-то там ветре странствий и тому подобных глупостях. И ещё минут десять — о карате — надо же, действительно оказался каратистом — редкость для тех времён нешуточная.

— Как ты к футболу, кстати, относишься? — интересуется новый приятель.

Отвечаю, что, мол, нормально отношусь, как все, только играю не очень, да и редко к тому же.

— Давай тогда на «Зенит» сходим? Согласен? Ну, тогда давай в субботу на «Петроградке» встречаемся. Не опаздывай. Билеты я заранее куплю.

В субботу встречаемся ровно в три.

— Слышь, Лёха, а чего это мы в такую рань состыковались? Футбол то в восемь только?

— Ну, ты прямо как маленький. А портвейну достать, а выпить-поболтать? — Непритворно удивляется Лёха.

Мысль о портвейне мне как-то в голову не приходила. Вообще то мы на футбол собирались.

Приятель быстро о чём-то консультируется с незнакомыми мне пацанами и радостно объявляет:

— На Зелениной «Агдам» продают. Полетели по быстрому, говорят — достать реально.

Летим по быстрому. Стоим в очереди, потом лезем без очереди, Лёха успевает заехать кому-то в глаз. Но портвейн достаём — целых три бутылки.

Интересуюсь — зачем так много.

— «Агдам» — вино для дам, философски заявляет Лёха, — Три — то, что надо: одну — до матча, другую — в процессе, третью — после. Железная логика?

Конечно, железная, чего уж там.

— Давай за мной, тут один парадняк есть — всё культурно сделаем.

Входим во двор — колодец, поднимаемся под самую крышу — на шестой этаж.

Откуда-то из-за батареи Лёха достает картонную коробку, открывает крышку.

В коробке — два стеклянных стаканчика, салфетки, перочинный нож.

Напарник ловко застилает подоконник салфетками, протирает стаканы, открывает пузатую бутылку с дурно пахнущем напитком, достаёт из кармана сырок «Дружба».

— Слышь, Лёша, а зачём это всё? Ну, «Агдам» этот, сырок, — решаюсь, наконец, на вопрос.

— Ну, ты даёшь! — Лёха нешуточно возмущён, — Как бы тебе это объяснить то попроще.

Ты как к Принципам и Традициям относишься? Положительно? Так вот — всё это — Принципы и Традиции — и сырок — именно «Дружба», и портвейн. Даже стишок такой есть: «Портвейн и „Зенит“ — близнецы братья. Кто, нам, пацанам особенно ценен? Мы говорим „Зенит“ — подразумеваем портвейн. Мы говорим „портвейн“ — подразумеваем…» А, чёрт, забыл. Да неважно — давай — за «Зенит».

Пьём портвейн — первая порция, как полагается — комом, вторая — соколом. В процессе получаю море информации о мировом и отечественном футболе и о «Зените» и его игроках — в частности.

— Я за что «Зенит» уважаю? — Разглагольствует немного захмелевший приятель, — Во-первых, за то, что в этой команде, в основном, наши же, питерские пацаны играют, ребята с нашего двора — образно выражаясь. Сечёшь? А во-вторых — за Володю Казачонка. Он — боец настоящий, всегда до конца сражается. Выигрываем, или проигрываем — Володя всегда в мыле, как лось педальный по полю бегает, бьётся. Да за него я любому глотку перегрызу! А вообще, у меня мечта есть. Хочу, чтобы в «Зените» только одни питерцы играли, вовсе без приезжих. И чтобы бились бы они все — как Володя, до конца. И не важно совсем — какое место конечное в чемпионате этом команда займёт. Неважно совсем. Главное — чтобы только свои, и чтоб бились! А звёзд иногородних набрать и первые места потом занимать — такого, лично мне, и даром не надо!

Бутылка кончается, Лёха открывает вторую, достает из-за пазухи плоскую объёмную флягу и переливает туда напиток. Прячет под ремень, одёргивает рубаху, интересуется:

— Ну, как? Незаметно? А то менты нынче — звери, в миг отнимут.

Аккуратно протираем подоконник, прячем коробку со вспомогательным инструментом обратно за батарею, и, болтая и травя неприличные анекдоты, перемещаемся на Крестовский остров, но идём не к стадиону, а в глубь парка, где в дупле старого трухлявого дуба прячем третью бутылку.