Зиновий Зиник - Руссофобка и фунгофил

"Я могу сбегать за пивом", — предложил вежливый пан Тадеуш.

"Сиди, Тадеуш, и не чирикай, пока моя Клио-Нуклия не взорвалась боеголовкой. Я тебе приказываю. Диктатура вообще оздоровляет желудок. Вот все либералы Востока и Запада взялись разоблачать культ личности товарища Сталина. А я им скажу: куда после этого самого культа делась бранденбургская колбаса?', — и он обвел собеседников следовательским взором.

"В Бранденбург эмигрировала", — решил сострить пан Тадеуш.

"Не смешно, Тадеуш, не смешно! Перемололи этот сырокопченый шедевр сталинской эпохи на фарш в процессе демократизации. Сам Хрущев крутил мясорубку на пресловутом двадцатом съезде. Простой народ требовал своего демократического куска, нужна была продуктовая дешевка для рядового гражданина, а не Бранденбургские концерты Себастьяна Баха колбасной промышленности. Из одного кило такой колбасы можно тонну котлет рубленых с хлебом и свиным жиром сварганить. Но я вам скажу: толпу все равно не накормишь! А бранденбургская колбаса из народной памяти исчезла, рецепт забыли, едят сплошную дрянь, одичал народ, одичал" — и Костя вздохнул.

"Зато были восстановлены ленинские нормы партийной жизни", — попытался его утешить Антони.

"Да тебя бы при этих нормах с твоими разговорчиками о собственном правительстве давно бы в расход пустили, как поэта Мандельштама, только без предварительных сталинских консультаций по телефону с поэтом Пастернаком", — рявкнул Константин.

"У нас, между прочим, тоже убивали поэтов. У нас тоже был свой, викторианский, ГУЛАГ, — от обиды окончательно перешел на английский Антони. - Был, например, брошен в тюрьму Оскар Уайльд. Знаете ли вы, что перед отправкой в тюрьму его несколько часов намеренно держали на железнодорожной платформе в кандалах — и все проходящие плевали ему в лицо?"

"Это какой Оскар Уайльд? Который с мальчиками, что ли, баловался? Педераст?"

"Да, — замялся Антони и покраснел. — Да, он предпочитал однополую любовь. Это его абсолютно личное дело. Я же говорю об английской поэзии, в его лице оплеванной и брошенной за тюремную решетку".

"Но зачем же при этом Россию раком ставить, защищая поэтическую задницу вашего Уайльда?"

"А вы хотите, чтобы я поощрял грубое очернение советской власти в целях реакционного самолюбования? Это пример ненавистной мне моральной сытости", — оскорбленно насупился Антони.

"И от этой сытости в голодную Россию потянуло, да? Заглянуть ей в задницу, как в зеркало собственной революции, да?" — не унимался Константин.

"Я лишь хочу заметить, - начинал выходить из себя Антони, — что задница у этой вашей России не самая грязная. И вы не знаете, что значит быть человеком черной кожи в этой стране. Или в Соединенных Штатах. В своей слепой ненависти к коммунизму вы готовы защищать палачей Сальвадора и хунту Чили".

"Ну и засуньте этот чилийский перец себе в хунту! Чего вы Россию суете в виде приправы к любому разговору о справедливости? Не для ваших Россия желудков. Не проглотите. Не переварите! Вот, сморчок березовый, и тот вам не по зубам", — и Константин провокационно помахал перед носом Антони вилкой с насаженным подберезовиком.

Англичанин вскочил со стула. В бешенстве он вырвал вилку из рук Кости, лязгнув зубами, сорвал с кончика вилки сморщенный гриб и с остановившимся взглядом стал пережевывать его, медленно и сосредоточенно работая челюстями. Потом кадык его дрогнул, еще раз, еще и, наконец, выпучив глаза, Антони проглотил гриб. Издав то ли победный рык, то ли смертельный стон, он плюхнулся на стул, демонстративно небрежно закинул ногу на ногу и дрожащей рукой потянулся к граненому стаканчику с водкой. Со слабой, но торжествующей улыбкой — улыбкой раненого героя, идущего на смерть — он пригубил водку по-английски, как будто отпробовал чашу с цикутой. Тут же поперхнулся, вскочил и стал носиться кругами по кухне, корчась, как будто от смертельной отравы. Он кашлял и лицо его исходило красными пятнами. Пан Тадеуш подхватил его под руки, а Константин стал хлопать его по спине, делая вид, что помогает Антони откашляться.

"Кто же так водку цедит? — кричал на него Костя. — Англичане! Водку надо залпом, а не по глоточку, залпом, а потом грибком ее — а ты все наоборот, беда с вами, иностранцами!"

Антони, откашлявшись, пробормотал, что умрет он не от водки, попавшей не в то горло, а от ядовитого гриба, против которого, в отличие от русских, у него не выработан иммунитет. Но Костя стал заверять его, что дело не в самом грибе или водке, а как их заглатывают и в какой очередности, и если даже гриб, скажем, отравленный, лучшее противоядие и дезинфецирующее средство на этот случай — опять же водка.