Зиновий Зиник - Руссофобка и фунгофил

"Щи? — пресек эту шовинистическую тираду пан Тадеуш. - Да щи - польская еда. Щи в Польше издавна ели".

"Издавна, из говна — кто считает? Но опохмеляться кислыми щами только в России умеют".

"Да что вы, Константин, глупости говорите!? Щи! Да вы пойдите хоть в Польский клуб — там меню на двести названий!"

"Ну и что, что двести? А одних расстегаев сколько сортов в дореволюционной России было? С визигой, скажем, или с чем еще. А в вашем Польском клубе я был. Оторвались, прямо скажу, в эмиграции от славянской кухни-кузины. И что там оригинального? Разве что рыба хороша, да и та — по-жидовски".

"Что вы хотите этим сказать?"

"Ничего не хочу сказать. Хочу сказать, что клуб — польский, а рыба — по-жидовски!"

"Ну и что? Где противоречие?"

"Нигде. По-жидовски. Лучшего ничего не придумали!"

"Я, между прочим, сам еврей", — в воцарившейся паузе неожиданно строго объявил пан Тадеуш.

"А я, вы хотите сказать, антисемит? Так что ли? Нет, Тадеуш, вам не удастся так просто выкрутиться из спора славян между собою. Рыбу-то, между прочим, ваши поляки сами назвали: по-жидовски. Не по-еврейски, а вот именно по-жидовски".

"Не вижу в этом ничего предосудительного. Еврей по-польски называется жидом. В польском языке для еврея и слова другого нет".

"Вот-вот. Знаю я эту лингвистику! — Костя побарабанил пальцами по столу. — Ты знаешь, Тадеуш, как меня эти басурмане сегодня прозвали?" — с неожиданной обидой в голосе сказал он, мотнув головой в сторону садика.

"Как?"

"Фунгофил! Слыхал? Фунгофил!"

В этот момент послышался осторожный стук в кухонную дверь, даже не стук, а постукивание, даже поскребывание, как будто ветка куста, прижатая ветром, скреблась о дверь. В дверях стоял Антони.

"Я решил приходить для извинения за пертурбацию вашего кредо как фунгофила", — сказал он, помявшись, со сконфуженной улыбкой на своем бородатом лице вечного студента.

При слове "фунгофил" Костя невнятно выругался и, переглянувшись с Тадеушем, развел руками, полубеспомощно, полупригласительно. Присев на краешек стула и испуганно оглядев представшее перед ним застолье, Антони сбивчиво стал извиняться за "дистурбацию столового интима"; из его русифицированных англицизмов следовало, что явился он, чтобы выразить свою "конфузию" по поводу эпизода с раздавленным подберезовиком. Он заверял Костю, что разделяет приверженность к любому направлению вегетарианства; пускай это грибоедство грозит отравлением желудка, но этот буддистический путь самоубийства через пожирание ядовитых поганок, по его личному мнению, благороднее уничтожения белых шариков в крови у других путем сбрасывания атомной бомбы. Он уже поднялся, чтобы идти, когда Костя потянул его за локоть.

"Других-то к пацифистскому самоубийству легко поощрять, а сам-то готов попробовать?" — подталкивал его Костя к столу.

"Что попробовать?" — в замешательстве бормотал вежливый Антони.

"А гриб. Ядовитый гриб. Подберезовик сам-то готов вкусить?"— со злорадным блеском в глазах прервал его бормотание Костя. Поняв, к чему клонит кухонный заседатель, англичанин побледнел. Он заметался, стал делать вид, что ни слова не понимает по-русски, стал повторять слово "аллергия" и вообще вести себя как разоблаченный пророк и провокатор.

Но Костя уже пододвигал ему стул, хлопал дверцей холодильника, и через мгновение Антони обнаружил у себя в руке вилку, с которой свисал, как черный выдранный из глазниц зрачок, склизкий сморчок подберезовика. В другую руку Костя совал ему стопку водки.

"Ну как, страшно? Страшно брать в рот ответственность за спасение мира лично на себя — не жалея живота своего, так сказать, пацифистского? — приговаривал Костя, подмигивая Тадеушу. — Или ты за производство водородной бомбы путем концентрации перекипяченной тяжелой воды из-под чайной заварки?"

"Я против!" — выдавил из себя Антони. "Против чего?"

"Против бомбы".

"Тогда ешь немедленно гриб!"

"Гриб — не могу". — Кадык Антони дрогнул в тошнотворной судороге.

"Значит, ты предпочитаешь атомный гриб грибу маринованному? А тяжелую воду, значит, столичной водке?" — напирал на него Костя.

"Нет", - твердо проговорил Антони, и трясущейся рукой отодвинул от себя стопку, а рядышком на тарелочку аккуратно положил вилку со сморчком.

"Нет! Нет! Чего вы все отнекиваетесь?" — зло повторял Константин, расхаживая кругами по кухне.

"В выборе между грибом и бомбой, если я одно не предпочитаю, не следует, что я другое предпочитаю", — осторожно защищался Антони.