Уильям Фолкнер - Нога

Он опять задумался, при свете свечи его лицо казалось одутловатым.

— Чтобы человек с таким лицом хладнокровно пролил кровь ближнего, убил исподтишка? Нет, нет, не пытайтесь меня убедить.

Я и не пытался. Я не поделился с ним убеждением, что только обстоятельства, необходимость совершить свое дело быстро и тихо, заставили его прибегнуть к ножу, к какому-то оружию, а хотел он другого — почувствовать под руками мое горло.

Он приехал в отпуск домой, в этот опрятный, маленький домик у шлюза, и тотчас почувствовал что-то необычное, какую-то напряженность в атмосфере. Дело происходило прошлым летом, примерно в то время, когда я заканчивал курс в школе наблюдателей.

Саймон, казалось, не замечал ничего странного, но Джотем очень скоро обратил внимание, что каждый вечер перед наступлением темноты Коринтия уходит из дома и отсутствует около часа; что-то в ее поведении, а, может быть, в натянутой атмосфере самого дома заставило его задать ей кое-какие вопросы. Она то уклончиво отвечала, то в сердцах набрасывалась на него, что было совсем не в ее характере, то становилась инертной и покорной. Он скоро понял, что инертность ее была притворной, а покорность лицемерной: как-то вечером он помешал ей улизнуть из дома, водворил на место, и тогда она укрылась в своей комнате, заперев дверь на ключ. Он выглянул в окно и ему почудилось, что в поле исчезает силуэт мужчины. Он бросился в погоню, но безуспешно. Около часа он пролежал в темноте, в соседней рощице, внимательно наблюдая за домом, и только потом вернулся. Комната Коринтии все еще была на запоре, и по дому мирно разносился храп старого Саймона.

Ночью что-то заставило его проснуться. Он сел в постели, потом соскочил на пол и подошел к окну. Светила луна, и в ее лучах было видно, как что-то белое крадется вдоль бечевника. Он выскочил из дома и вскоре настиг Коринтию, которая, как маленький зверек, юркнула было в рощу, где он прятался раньше. Ниже бечевника, у берега, покачивалась плоскодонка. В ней никого не было. Он схватил Коринтию за руку, яростно отбивалась — выглядело это довольно безобразно. Потом силы внезапно оставили ее, а из темноты, окутавшей рощу, донесся мужской смех; он насмешливо отозвался над залитой лунным светом рекой и затих. Коринтия сидела, скорчившись, на земле и следила за братом глазами, лицо ее в лунном свете казалось застывшей маской. Он бросился в рощу и обегал ее всю, но так никого и не нашел, а когда вернулся, плоскодонки уже не было. Он сбежал вниз, к воде, и окинул взглядом реку. Стоя там, он услышал тот же смех, доносившийся из темноты, укрывшей противоположный берег.

Он вернулся к Коринтии. Сидя в той же позе, в какой он ее оставил, с рассыпавшимися по лицу волосами, она упорно смотрела на противоположный берег. Он заговорил с ней, но ответа не получил. Тогда он поднял ее. Она повиновалась, и они вернулись домой. Джотем опять пытался заговорить, но она шла как каменная, с волосами, разметавшимися по неподвижному лицу. Он довел ее до комнаты, сам запер дверь, а ключ забрал с собой. Саймон так и не проснулся. А на следующее утро ее не было в комнате, хотя дверь оставалась запертой.

Тогда он все рассказал Саймону, и они с помощью соседей искали ее весь день. Никто не думал сообщать об этом в полицию, и, тем не менее, в сумерки появился констебль с записной книжкой в руках; тогда они обшарили весь шлюз, но и в воде ничего не обнаружили. На рассвете следующего дня Джотем нашел ее на бечевнике, у самых дверей. Никаких телесных повреждений на ней не было, но она была без сознания. Они внесли ее в дом и принялись лечить суровыми домашними средствами; она пришла в себя и истошно завопила. Весь день до захода солнца были слышны ее вопли. С широко раскрытыми опустошенными глазами лежала она на спине и вопила, пока голос не изменил ей, и она уже только беззвучно открывала рот. На закате она умерла.

Он не был в своем батальоне 112 дней. Один бог знает, как это ему удалось, должно быть, он жил, таясь, как зверь, питался, чем попало, шарахался от каждой тени, а ведь ему пришлось переворошить все Британские Вооруженные Силы, чтобы найти того единственного человека, чей смех он однажды слышал, причем только одно он мог знать точно: как найдет он того человека, это будет означать его собственную смерть; и вот, когда он был так близок к цели, какой-то протез, водруженный на стул, все разрушил.

Я не знал, сколько времени прошло. Свеча опять горела, но разбудивший меня человек, склонясь над постелью, загораживал от меня ее свет. Кроме света, все было совсем как в позапрошлую ночь; но на этот раз я встретил его, приподнявшись в постели, с пистолетом в руке.