Но я его примеру следовать не стал. Наоборот, я считал, что в нынешние времена служба, пусть и низкооплачиваемая, гораздо перспективнее, чем написание книг, пусть и нужных народу.
— О чем пишешь? — на всякий случай поинтересовался я.
— О террористах.
Это была очень нужная книга. Но я Ковалю не завидовал. Не всем ведь становиться нобелевскими лауреатами. Невзирая на вид типичного москаля, я оставался белорусским писателем. А какие из нас нобелианты?
В Минске внешне все вроде оставалось по-старому, однако в умах тоже происходили изменения.
— Перехожу в католики, — сказал мне Алесь Гайворон.
Мы сидели в баре «Ромашка», потягивая «Казачок» — водку с апельсиновым соком.
За время, пока мы не виделись, Алесь погрузнел, превратившись в местечкового дядьку, у которого в жизни остался один интерес — практический.
— Почему не в униаты? — спросил я.
Лет пятнадцать назад мы с ним всерьез изучали проблемы униатства в Беларуси. Что было бы, если бы в Северо-Западном крае действительно возобладали последователи Иосафата Кунцевича, которого утопили в Западной Двине взбунтовавшиеся витебчане? Беларуси сегодня надо было выбираться на свой шлях, но никто не знал, как это сделать.
— Надо переходить под сильную руку, — устремил взор вдаль Алесь.
С годами он все чаще стал пользоваться преимуществом своего роста. Смотря поверх голов вдаль, ты поневоле возносишься над окружающими.
— Почему не под московскую?
— Дак Европа же.
Я покивал головой. Европа была сильным искушением. Короли, канцлеры, магистры, Ротшильды с Рокфеллерами, а над всеми ними Монбланом возвышается папа римский. Это зрелище могло очаровать кого угодно.
— И когда собираешься креститься?
— Уже, — веско сказал Алесь.
— Да ну? — удивился я. — In nomine et patria, et filia, et sancta simplicia [1] На первый взгляд т. н. «тринитарная формула» или «формула Троицы» — богословская фраза «во имя (Господа) Отца и Сына и Святого Духа» или слова подобного характера, называющие вместе три ипостаси Святой Троицы — Бога Отца, Бога Сына и Святой Дух. Этот символ веры также называется «крещальной формулой», — используемой при обряде крещения. На самом же деле, конечные слова в ней «et Spiritus sancti» — «и святого духа» заменены на «at sancta simplicitas» — «и святая простота» — парафраз выражения, приписываемого Яну Гусу. Приговорённый католическим Констанцским собором к сожжению как еретик, он будто бы произнёс «O sancta simplicitas!» — «О святая простота!» — на костре, когда увидел, что какая-то старушка (по другой версии — крестьянка) в простодушном религиозном усердии бросила в огонь костра принесённый ею хворост. Впрочем, биографы Гуса, основываясь на сообщениях очевидцев его смерти, отрицают факт произнесения им этой фразы.
?
У Алеся отвисла челюсть, и его взор сполз с горних высей на грешную землю.
— Ты тоже наш? — потрясенно спросил он.
— Не помнишь, как я латынь сдавал?
— Нет, — помотал головой Алесь. — Я на журфаке учился.
— Журфак любой идиот осилит, — вздохнул я. — А у меня был Беньямин Айзикович.
Мне казалось, что историю про латынь помнят все мои друзья, — ан нет. «Вот так и о каждом из нас позабудут потомки», — подумал я.
Латынь мы изучали на первом курсе, и после второго семестра у нас был даже не экзамен, а обыкновенный зачет. Но здесь следовало учесть, что преподавателями латыни у нас на филфаке были глубокие старцы Мельцер и Пильман.
Моим учителем был Беньямин Айзикович Мельцер. Это был носатый согбенный еврей, окончивший Ягеллонский университет то ли в тридцать шестом, то ли в тридцать седьмом году. Перед войной он эмигрировал в Советский Союз и вот уже сорок лет преподавал на юрфаке римское право, а на филфаке латынь. Несмотря на мафусаилов возраст, а может, как раз из-за него Беньямин Айзикович интересовался исключительно девушками. Он вызывал к доске какую-нибудь Ленку Коган, у которой ноги начинались от ушей, и ходил вокруг нее как кот возле сала, пока та стучала мелом, записывая: «Sic transit gloria mundi». Афоризмы Беньямин Айзикович всегда подбирал соответственно моменту.
Ребят он практически не замечал, но со мной вышла промашка. Ко мне из Киева в гости прилетел одноклассник Санька. Мы с ним распили бутылку вина, погуляли по городу и зашли на филфак. Саня захотел лично осмотреть заведение, в котором учится его лучший друг. Мы так громко обсуждали в коридоре занюханность этого самого заведения, что дверь одной из аудиторий распахнулась, и на ее пороге вырос Беньямин Айзикович.
Читать дальше