Борис Минаев - Детство Лёвы

Чайник моего соседа почему-то больше походил на индейский. Я живо представил себе чёрный индейский чайник, который висит над костром на суковатой палке. Кругом горы, возможно, Аппалачи. В воздухе стрекочут цикады. Индейцы сидят молча. Сегодня у них был трудный день. Они пасли мустангов, охотились за косулями, строили вигвамы. Теперь индейцы пьют чай из чайника и молчат. Только вой волка доносится откуда-то издалека.

У одной девочки чайник напоминал какую-то древнегреческую, или даже, возможно, этрусскую вазу. Я представил себе быстренько древних греков или этрусков. Они сидят вокруг костра. Женщины пляшут ритуальные танцы. Этруски пьют вино из своей чаши, очень напоминающей чайник. Где-то далеко на них идут походом древние греки во главе с Александром Македонским. Вот войско Александра Македонского делает привал. Воины сидят вокруг костра, и греют чай: на суковатой палке висит их любимый боевой чайник. К ним подходит Александр Македонский.

— Здорово, ребята! — весело приветствует он своих воинов.

…Я так устал от этих мыслительных дебрей, что неожиданно ничего не нарисовал.

Ко мне подошёл задумчивый человек в вязаной кофте.

— Может, тебе простые карандаши дать? — с интересом осведомился он.

— Нет, спасибо, — сказал я устало. — А у вас есть какое-нибудь другое задание?

Вязаная кофта посмотрел на меня задумчиво и повёл в другую комнату. Там сидели дети разного возраста и чего-то лепили.

— Вот, смотри, — взял меня за рукав Вязаная кофта и придвинул носом к чему-то такому, чего я сразу не понял, даже не смог охватить взглядом. — Мы делаем панораму боев 1905 года. Если хочешь, можешь принять участие.

Я просто ахнул.

— Слушайте! — закричал я громко. — А что это такое?

— Это панорама боев 1905 года, — сердито повторил Вязаная кофта. Он сел за своё место и начал вырезать что-то из бумаги. — У нас все ведут тихо, — после некоторой паузы сказал он и покраснел, замолчав.

Но я понял, что он хотел сказать. Он хотел сказать, чтобы я тоже вёл тихо. Он пропустил слово «себя». Все ведут СЕБЯ тихо. Поэтому я резко представил, как вести тихо. Тихо вести, как подлодку в нейтральных водах. Она идёт в утреннем тумане. Капитан ведёт её тихо. Только чайки носятся, вылавливая жирную глупую селёдку из густой сизой волны.

— Я хочу сделать пушку! — громким шёпотом сказал я.

— Пожалуйста! — громким шёпотом ответил Вязаная кофта.

Я взял пластилин и полчаса лепил пушку. Пушка была совершенно уродливая и она никуда не годилась. Ну куда она могла годиться среди всего этого разнообразия!

Если вы никогда не видели игрушечной панорамы, вы ничего не поймёте. На огромном столе, размером, видимо, в мою комнату (я не знаю, откуда берутся вообще такие столы), настоящие дома были охвачены настоящим огнем, вдоль настоящих заборов бежали настоящие солдаты, догоняя настоящих рабочих, настоящие лошади вставали на дыбы и настоящие бабы в платках шумно обсуждали что-то у настоящих деревьев.

Это был какой-то разгул настоящести.

Один дом был разворочен снарядом настолько натурально, что я рассматривал его, вероятно, минут пять. Пламя изображали осколки ёлочных украшений — они бордово блестели среди отломанных стен. Сами стены были когда-то в прошлом обычными спичками, но их раскрасили так ловко, что при сощуривании одного глаза они ужасно смахивали на толстые просмоленные брёвна.

Из чего были рабочие, я понять не смог: то ли из крашеного пластилина, то ли из хлебного мякиша… Чтобы скорей выяснить это, я протянул руку.

— Нельзя! — задушенным шёпотом крикнул Вязаная кофта. Все оглянулись. — Не трогай руками, будь добр, — уже мягче попросил он.

Я уж не знаю, что там ему сказала мама, и как она его уговорила, но было видно, что Вязаной кофте очень не хотелось со мной возиться, а больше всего он боялся, что я начну трогать панораму боёв руками. Походив ещё несколько минут вокруг меня, он шумно вздохнул и сказал:

— Знаешь, что? Нарисуй-ка, мой друг, чего тебе хочется.

— Чего? — прямо спросил я его.

— Ну… вот это, — и он показал рукой на панораму боев.

Я взялся за дело и через полчаса рисунок был готов. Вязаная кофта долго и задумчиво его рассматривал, пытаясь понять, кто здесь красные дружинники и где лошади. Видно, ничего подобного он никогда в руках не держал.

— Ну что ж… — сказал он. — Похвально. А теперь посмотри, как работают другие, — и отложил мой листок в стопку с работами.

Я с сожалением проводил глазами мой первый профессиональный рисунок. Ещё никогда мне не доводилось с таким удовольствием рисовать таким количеством остро отточенных карандашей на таком большом листе.