Ричард Бротиган - Аборт. Исторический роман 1966 года

— Как вы нашли эту работу? — спросил я.

— По объявлению в «Кроникл».

— А что случилось в университете Сан-Франциско?

— Надоело. В меня влюбился преподаватель английского. Я сказала, чтобы он проваливал, а он провалил меня. Я разозлилась и перевелась в университет Калифорнии.

— А там?

— Та же история. Прямо не знаю, что у нас с преподавателями английского. Стоит им меня увидеть, и они падают, как гильотины.

— Где вы родились?

— В Санта-Кларе. Ладно, я уже наотвечалась на ваши вопросы. Теперь вы мне расскажите, как нашли эту работу. Что скажете, господин библиотекарь?

— Я ею просто завладел.

— Я так понимаю, никакого объявления в газете не было?

— Не-а.

— И как же вы ею завладели?

— Парень, работавший здесь до меня, терпеть не мог детей. Он боялся, что они сопрут его ботинки. Я принес ему свою книгу, он стал записывать ее в Гроссбух Библиотечного Фонда, и тут прибегают двое детей — парень заорал, как ненормальный, а я сказал, что лучше сам займусь библиотекой, а он пусть поищет место, где не бывает детей. Он ответил, что у него и так уже крыша едет, и я получил работу.

— А чем вы занимались до того, как пришли сюда?

— Дурака валял: консервные фабрики, лесопилки, заводы. Пару лет меня содержала одна женщина, но потом ей надоело, и она дала мне пинка под зад. Не знаю, — сказал я. — До того, как я пришел работать сюда, все было довольно запущенно.

— Что вы собираетесь делать, когда бросите эту работу, и собираетесь ли вы ее бросать?

— Не знаю, — ответил я. — Что-нибудь появится. Может, найду другую работу или другую женщину, чтобы меня содержала, а может, напишу роман и продам его киношникам.

Это ее развеселило.

Мы допили кофе. Смешно, потому что мы вдруг заметили, что пить нам больше нечего, а мы оба по-прежнему сидим на кровати.

— Что будем делать? — спросила она. — Кофе больше нет, и уже поздно.

— Не знаю, — ответил я.

— Наверное, будет слишком банально — просто улечься вдвоем в постель, — сказала она. — Но я не могу придумать ничего лучшего. Я не хочу ехать домой и спать одна. Вы мне нравитесь. Я хочу остаться здесь с вами.

— Это странно, — сказал я.

— Вы хотите спать со мной? — сказала она, не глядя на меня, но не глядя и в сторону. Ее глаза были где-то между полувзглядом на меня и полумыслью о чем-то еще.

— Идти нам больше некуда, — сказал я. — Если бы вы ушли сегодня, я бы чувствовал себя преступником. Очень трудно спать с чужими. Я бросил это много лет назад, но мы ведь с вами не чужие. Правда?

Она обратила на меня 3/4 взгляда.

— Нет, мы не чужие.

— Вы хотите спать со мной? — спросил я.

— Я не знаю, что в вас есть, — ответила она. — Но мне с вами очень хорошо себя чувствовать.

— Это все одежда. Она успокаивает. Такое у нее свойство. Я знаю, где брать одежду, от которой людям рядом со мной становится лучше.

— Я не хочу спать с вашей одеждой, — сказала она и улыбнулась.

— Вы хотите спать со мной? — спросил я.

— Я никогда не спала с библиотекарем, — ответила она, обернув ко мне 99 %. Последний 1 % ждал своей очереди. Я заметил, как он начинает поворачиваться.

— Сегодня я принесла сюда книгу, в которое мое собственное тело отвергалось как абсурдное и слоновье, но теперь мне хочется взять эту неуклюжую машину и уложить рядом с вами, вот в этой странной библиотеке.

Что за абстракция — впервые раздеваться перед посторонним человеком. Не этим мы собираемся заняться на самом деле. Тело чуть ли не отворачивается от себя — в этом мире оно чужое.

Почти всю жизнь мы скрываемся под своей одеждой — все, кроме Вайды, чье тело живет вне ее, как потерянный континент вместе со всеми своими динозаврами, которыми она его населила.

— Я выключу свет, — сказала она, садясь рядом со мной на кровать.

Меня поразила паника в ее голосе. Несколько секунд назад она казалась почти спокойной. Ну и ну — как же быстро она в уме двигает мебель. На это я ответил твердо:

— Нет, не надо, пожалуйста.

Ее глаза застыли на несколько секунд. Разбились и неподвижно замерли, словно два голубых аэроплана.

— Да, — сказала она. — Это хорошая мысль. Очень трудно, но другого выхода у меня нет. Я не могу больше так.

И она показала на себя так, будто ее тело очутилось в какой-то далекой одинокой долине, а она рассматривала его с вершины горы. Ее глаза неожиданно затопило слезами. Голубые крылья аэропланов теперь вымокли от дождя.

Потом она перестала плакать, и в глазах не осталось ни слезинки. Я посмотрел еще раз — все слезы исчезли.