Алексей Саморядов - Праздник саранчи

Григорий, двоюродный брат Андрея, худой высокий мужик, сам вышел навстречу, обнял Андрея, кивнул Тане, понес их вещи в просторный бревенчатый дом, стоявший на высоком из степного камня фундаменте. Двора не было и забора не было, дом крыльцом уходил сразу в высокую траву, тропинка вела к сараям, где стоял мотоцикл, к бане, а слева за бугром, на котором стояли еще два таких же русских дома, в длинном чистом озере плавали, ходили берегом гуси.

В горнице сели, заговорили не спеша. Жена Григория бойко накрывала ужин, старший сын пошел затопить баню.

— Дома как? — спросил Григорий.

— Ничего. Мать, отец живы, слава богу, привет передают.

— А откуда едешь?

— Из Москвы. На море были, вот заехали по пути.

— Домой?

— Да, — Андрей неопределенно кивнул. — Таня захворала… В себя придет, и поедем. А ты все в колхозе?

— Да, электриком так и работаю… Хозяйство вот держим, две коровы да прочее.

— А гуси на озере твои иль соседские?

— Да бог его знает, уже запутались отличать. Берем, режем, когда надо, а кто на зиму придет, тот, значит, и свой.

— Да, гусей тьма у вас.

— Это мало. Весной подохли больше, то ли болели, то ли грязь какая, отравились чем.

— Какая же грязь у вас?

— Хватает. Везде теперь грязно. Дождь пойдет, волос лезет. — Он поводил по жестким с проседью волосам. — Кепку стал носить…

Ночью после бани выпили, накинув ватники, пошли тропинкой за сараи. Таня в простой деревенской юбке помогала жене Григория доить коров. Ожившая, она улыбнулась, выглянула из хлева им вслед.

За сараем сели на доски, закурили. Мычали коровы, где-то впереди за чащей загудело трубно.

— Чего там? — спросил Андрей.

— Урал. Баржа по реке идет, вверх, в Уральск…

— А за Уралом какие места?

— Наши. Станица Чапаевская там…

Помолчали. На бугре забрехала собака.

— Ну рассказывай, — брат глянул на него.

— Чего?

— Чего… Прятаться будешь или как…

— Не знаю… Уедем мы… Вот домой заедем, повидаемся.

— Куда? На море что ли опять…

— Не знаю… Думаю в Америку уехать… Да ты не смейся.

— Я и не смеюсь…

У светлой глади озера гоготали, возились бесчисленные гуси. Чайка пролетела, крикнув больно…

— А что? Куплю ей документы. Съезжу сам сначала, посылают меня… А там придумаю…

Брат все молчал, глядел на звезды, по-осеннему яркие, густые.

— Прожить, думаю, проживем, мозги им нужны… А нет, все одно, что здесь нищета, что там. Всё равно здесь жизни нет. Ну чего ты молчишь?

— А чего говорить… Веришь — езжай. Только тоска там.

— А здесь не тоска?

— Здесь свои.

— Свои… Такие свои, что лучше чужие. Там хоть на воле будем.

— Где теперь воля… — Григорий потянулся, хрустнув суставами. — Воля… Я после тюрьмы тоже все рвался, рвался, думал, главнее — уехать подальше… Стою, было, гляжу с холма на Китай, думаю, реки там что ли другие, горы… Вот, два сына у меня… Езжай, коли тошно. А надумаешь вернуться, помогу, и дом поставим здесь…

Где-то в ночи снова загудела баржа.

В комнате тихо, слышно, как стучит сердце, звезды в окно заглядывают, столько, что светло. Они лежат обнявшись, не спят.

— Как тихо здесь, — шепчет Таня. — Я совсем здорова уже… Как тихо, будто мы одни…

— А может, останемся здесь?

— А мы смог бы здесь жить?

— А ты?

— Не знаю. Сначала смогла бы, а потом — не знаю…

Они лежат неподвижно на широкой деревянной кровати, на тугих льняных простынях.

Я почему-то вспомнила, — снова шепчет она, — как пошла в школу. Мама мне не купила портфель, не успела, все работала и работала… И я пошла с ее старой сумкой… Я так плакала тогда во дворе, даже на первый урок не пошла, все плакала… А ты помнишь?

— Да… Мы все были маленькие, в белых рубашках, в наглаженных брючках, загорелые, под чубчик стриженные… И все стоим, важные все, серьезные, знакомимся за руку, называемся по фамилии, этот такой-то, а я такой-то, оттуда-то, как маленькие графы… Хочешь вернуться туда?

— Нет, — просто, легко ответила она. — Не хочу… Правда хорошо?

— Правда… Хорошо…

Они приехали с рассветом. Город только просыпался, в улицах шли первые автобусы, во дворах кричали петухи.

Марат уже встал, его жена возилась на кухне. Они посидели, покурили в коридоре.

— Все тихо?

— Тихо. Ее искали в мае, в июне искали, а теперь тихо.

— А меня не искали?

— Кажется, нет. Но вы лучше не ходите, особенно она. Живите у меня.

Он ушел по делам, его жена, маленькая скромная татарка, накормила их, собрала маленького сына в ясли, ушла. Таня легла, задремав, они договорились, что он сам приведет ее мать сюда. Перед уходом он погладил ее по голове, она улыбнулась ему спокойно.