Алексей Саморядов - Праздник саранчи

— Черт с тобой, собирайся! — захлопнул дверь.

В избе было накурено, шумно. Мужики склонились над столом, где лежала карта, исписанные тетрадные листы.

Сафронов подошел, поставил на лавку ногу в сапоге, глянул через головы.

— Это кто ж Косцова записал? Он пьяный — дурак, а трезвый — вор. Это если рыбу в Якутск везти, он годится. Да и то не рыбу, а мешки пустые. Брата жены моей, Николая пиши.

— Молодой вроде… — сказал кто-то.

— Вот и хорошо! Что ж, я что ль старый? — Сафронов с удовольствием прошел по избе, любуясь новыми сапогами. — Устроили, понимаешь, богадельню… А что, Андрюшка, как снег за перевалом?

Сидевший в углу огромный якут заулыбался, кивнул обвязанной красным платком головой:

— Хороший снег, белый, — ответил с акцентом.

— Это хорошо, раз белый. Митренко!

— Я! — отозвался по-военному мужик, все зубы у которого были из железа.

— Рыбу для собак заготовили?

— Готовим, а как же.

— Расстреляю я тебя, Митренко! — Сафронов притопнул. — А что, мужики, хорошие у меня сапоги?

Караван вытянулся наискосок по склону безлесого холма, и когда нарты стали выходить на гребень, над дальними холмами взошло обмороженное сизое солнце. Псы лаяли на сто голосов, взбивая целинный снег. Люди кричали, наваливаясь на нарты на крутизне. На нартах, под шкурами, лежали увязанные рядами тридцатилитровые алюминиевые канистры со спиртом. Розовые холмы простирались кругом…

Солнце село, красное, словно остывающее. Надвигалась ночь. Караван двигался в тайге, петляя сведи кривых редких сосен…

Снег яркий, До слепоты. Корабельные сосны, вытянувшиеся в струну, стояли неподвижно.

На первой упряжке, шедшей почти пустой, чуть впереди сидел проводник якут — Андрей Потемкин. Капюшон парки его откинут, красным платком схвачена голова, волосы заплетены в тугую черную косу. Его нарты прокладывали путь.

За ним упряжка Сафронова. Александр полулежал, редко поправляя собак шестом, задумчиво оглядывал тайгу. Рядом лежала винтовка.

Следом шли нарты со спиртом. Одни, вторые, третьи. Один погонщик курил, другой — жевал что-то. У каждого карабин или ружье.

В середине каравана, рядом с погонщиком, в хорошей шубе и городской шапке ссутулился тоскливо Лазарь.

На последних нартах спиной к собакам сидел Николай Смагин, глядел назад, сплевывал время от времени на пустую дорогу, оставленную караваном.

Вечер. Караван вдруг сбился с прямой, и все упряжки съехались в круг и встали. Тут же задали собакам корм. Двое мужиков рубили сушняк. Другие переговаривались, устало осматривали нарты, упряжь.

Разом в кругу запылали четыре костра. В казанах и чайниках шипел плавящийся снег. Вокруг костров уже настелили кошмы и шкуры. Гремела посуда, кто-то резал хлеб. Казалось, что лагерь стоит здесь уже давно.

После ужина мужики легли вповалку на шкуры, оставив двух часовых, Сафронов отошел от костров за нарты, закурил, поглядывая на белое от звезд небо, на черные холмы. Сзади кашлянули и подошел Лазарь. Он тоже закурил:

— Как, Александр Степанович, думаешь, сколько километров прошли?

— Да откуда ж я знаю, у меня спидометра нет.

— Вроде вместе караван ведем, — обиделся Лазарь. — Я за спирт отвечаю… Как думаешь, уже опасно здесь?.

— Здесь? — Сафронов плюнул. — Нет. Однако ты, Лазарь Елизарыч, если по нужде, далеко не уходи. Пропадешь еще.

— Как пропаду? — насторожился Лазарь.

— А так, — Сафронов оглядел его строго. — Вид у тебя начальственный. Отойдешь в холмы, — он указал рукой, — а там темно! А в темноте народ любопытный! Уж непременно захочет посмотреть, что у тебя в карманах. А ты кричать начнешь. А в темноте этого не любят! — и он, сплюнув окурок, пошел к кострам.

Лазарь глянул ему вслед зло, хотел помочиться, но вдруг заозирался испуганно и поспешил следом…

Тронулись затемно, сонные собаки молчали, люди дремали на нартах…

Снова садилось солнце. Караван пересекал огромную заснеженную расщелину. Нарты по очереди пробивались по глубокому снегу на дно, где погонщики брались за них со всех сторон и, налегая дружно, почти на руках выносили наверх. Дула поземка…

День. Холмы под низким солнцем стали круче, впереди начинался горный хребет, обледенелый и голый.

Андрей Потемкин, правивший первый, напевал что-то невнятное. Вдруг он остановился и перехватил карабин, глядя куда-то вправо.

Караван встал. На дальнем холме, по гребню, параллельно им двигалась черная точка.

Александр долго глядел в бинокль, затем передал его Андрею. Все напряженно следили за черной точкой.