Юрий Милославский - Укрепленные города

— Нет. А если б мне так пришлось — ты бы меня вызволять стала? Медицинская сестра в беленькой косыночке…

— Ты у меня, наверно, сто раз валялся в обнимку с унитазом.

— Я тебя, вроде, о чем-то спросил.

— Не знаю. Я теряюсь. У Леньки (беглый муж) песок в мочевом пузыре. Его схватило, так я к соседям побежала…

Символически говоря, турист с женою — были я Верста через неопределенное количество лет. Параллель настолько красивая, что и сблевать не грешно. Блевать — не грешно; Иисус, волоча непропорционально сколоченные доски по Крестному Пути, — блевал. И в тех местах, где пала его пена, построены Спасы-на-Блевотине. Дали Ему уксусу, смешанного с желчью и, отведав, не хотел пить…

То есть блевал, вися на поперечине, а кто-то, пошутив, пытался запихнуть жижу в Него обратно. На Голгофе не блевать! Верста погладила меня по голове.

— Коня на скаку остановит, — и булькнула «Севен-апом», — коня на скаку остановит, в горящую избу войдет. Идеальный для вас, подонков, вариант.

— Предполагается, что я заширялся — и поджег избу, а коня забыл привязать? Конь может скакать сколько ему влезет, а изба — хуй же с ней, Верста, пусть горит… Нечего тебе в горяшую избу заходить.

— Заговорил!

— Верста, — и я рывком обрушил ее на себя, завязил в коленях, — Верста, выходи за меня замуж.

Верста рванулась, но я придержал ее покрепче. Она отпихивалась каблуками, открываясь до трусиков — сильнее, сильнее.

Привлечь внимание на Крестном Пути — трудно. Но мы привлекли. Даже юная арабомать в тончайшем сиреневом летнике и белой шелковой косыночке, арабомать, везущая тихого дуренка в коляске, — пригляделась к нашему поведению.

— Я не хочу, — сказала Верста. И я отпустил ее.

— Выходи за меня замуж.

Верста изо всех сил ломанула мне мизинец. А того не знала — не сказал ей, что ощущеньица болевые у меня понижены со дня Анечкиной смерти. Ломай, ломай.

— Или возьми меня в мужья. Мы будем самые красивые, самые веселые, самые счастливые… Одно дело, вообще-то, уже сделано — мы и так самые красивые. Осталась малость: самые веселые, самые счастливые.

— У тебя в доме кладбищем пахнет.

— Приди и убери… Приди, сука, и убери!!

— Заговорил…

— Прости, есть одна тонкость… Я ж тонкий. Ты вообще не хочешь замуж или ты за меня не хочешь…

— За тебя не хочу.

— Я ебал в душу твою правду.

— Еби свою — дешевле обойдется.

— Что будет?

— С кем?

— К примеру, с нами.

— Проводишь меня на Центральную Станцию. Причем займешь мне бабки на дорогу…

— Займешь…

— …а ты сядешь на свой автобус и поедешь домой.

— На кладбище. Что ж ты так быстро собралась? На работу опаздываешь?

— Я сегодня работаю с пяти.

— И до?..

— До девяти.

— Где существует такой своеобразный рабочий день?

— В…тряпочном магазине.

— Ну-ну. Эксклузивно живешь.

— А ты где сейчас?

— Сторожу религиозную больницу. Пилю санитарок. Сестры не дают.

— Пойдем, Витька — такая я, не расстраивайся.

— Не буду. Телефон у тебя в магазине есть?

— У нас к телефону не зовут.

— Хорошо. Теперь — простыми словами. Болт мой — в твоем распоряжении. Предлагаю в качестве бесплатного приложения руку и сердце.

— Руку — чтобы за сиськи меня щипать, когда я у тебя сосу, а сердце — чтобы читать мне любимые стихотворения.

— Люблю тебя.

— И жить без меня не можешь?

— Могу — но не хочу. А жить я могу безо всего, ты же знаешь.

— Шантаж?

— Да. Боюсь умереть.

…Говорить — говорим, а движемся. Нечувствительно добрели до улицы Саладдина. У кабака «Боб» выпили по шербету из стеклянного бочонка, перегруженного льдом. Вверх, вверх — по Яффской дороге, мимо муниципалитета. Еще вверх, вверх — возможно, вниз? — по хамсину сухостойному — до улицы имени неизвестного мне Лунца. Не имеется ли ввиду Ответственный-за-Главпсихухи КГБ Даниил Романович Лунц? Не имеется. Улица так давно зовется, а Даниил Романович еще заявления на выезд не подал.

Географическая идиотка Верста умела уезжать только с Центральных Станций. А существуют и другие пути — вот хоть бы отсюда, с Лунцевой улицы.

Восьмиместный, — считая водителя, — «Мерседес» готов к отъезду. Привилегированное место на облучке, я — шибанув дверцею по предплечью законного претендента, — застолбил для Версты: чтобы никто ее с боков не зажимал, не обкуривал, чтобы ноги ей было — куда протянуть.

…

Сгустись, Анечка, над Верстовой постелью — и скажи…

Другой вариант: делегация. Представительная делегация тех, кто любил меня, кому я жизнь надрезал и себя привил. Делегация протягивает к Версте руки с разномастным маникюром; мужьишки с потрошней ждут за воротами; делегация всех времен и народов. Одеты — анахронически.