Александр Ушаров - Мясо

И сплюнул под ноги.

— А к нам, помню, сам Брежнев в школу приезжал, — начал Юращенко. — Сам, своими руками с нами металлолом грузил. Сидим мы с ним потом во дворе на пеньках, а он фляжку из пиджака достал, открутил крышку, ордена поправил, выпил и мне даёт. Я тогда в первом классе учился… А можно, спрашиваю. Нужно, говорит, дорогой ты мой товарищ Юращенко. И целоваться лезет. Я тогда жутко его бровей испугался… А он из кармана гаечный ключик достаёт и мне протягивает. На металлоломе, мол, нашёл. А сам говорит: «Вот так я и под Курском, дорогой товарищ Юращенко, когда контру раскулачивал, изъятое перераспределил, а поросёночка-другого к себе в хозяйство… А как же без этого-то. Без этого никак… И на малой земле — патроны солдатам роздал, и себе ящичек не забудь… А на целине поднятой вообще — грузовик пшеницей загрузил, и себе мешочек в сторонку…»

— Отставить смех на плацу! — гаркнул прапорщик Сармаш.

— Скажи мне, Юращенко больной? — тихо спросил Артур Дымова.

— Любви не хватило, — так же тихо ответил тот. — Вот теперь и побирается…

Внезапно зашелестели, загудели выстроенные в две шеренги солдаты. Артур огляделся.

От КПП к зданию казармы шла Татьяна Попова. Проходя мимо, она мельком взглянула на строй. Увидев Артура, улыбнулась и тут же опустила лицо.

— Ух, я бы ей жиклёр прочистил! — сказал москвич Лозинский.

— Да, с такой ляхой по главной улице пройтись — бабы друг-дружке глаза повыцарапают, — вторил ему кто то из строя.

— Сиповка, бля! По походняку вижу, сиповка, нах! — определил Калёкин.

Артур скрипнул зубами, и желваки заходили на его скулах.

— Смирно! — крикнул Чуприна, подойдя. — Если солдат хочет увидеть что-либо вне угла, так сказать, его зрительной передачи, у него есть два выхода. Один — непосредственно обратиться к начальнику, то есть — представиться: рядовой Хупкин-Золупкин, и дальше товарищ гвардии ё-моё, разрешите обратиться, и так далее. Или же, другая возможность — стрелять глазами. Сейчас будем тренироваться. Показываю: делай раз, делай два…

Снова пошёл снег. Майор Оскома маршировал по плацу, нарезая круги по малому периметру. Временами его бросало из стороны в сторону. Дважды он упал. Пытался ползти, потом поднялся снова…

— Жаль мужика, — прошептал Артур. — Единственный человек из всей этой братии…

— Поэтому и спивается, — сказал Дымов. — Как волк среди псов. Перегрыз бы их всех, а вот не может. Так и погибает от тоски…

— Делай раз… Делай два…

— Жена небось пилит, — предположил Лозинский.

— Он, гаварят, из казино не вилезает, — возразил рядовой Чхиквишвили. — Азарт йиво губит, нэ жэнщина. Жэнщина нэ губит. Эх, женщина…

— Меня раз Попов к себе домой послал, Татьяне Васильевне помочь картошку чистить, — вмешался Юращенко. — Подхожу к дому, стучусь — никто не открывает. Я дверь толкнул, смотрю — открыто. Вошёл. Никого. Слышу — шум воды в ванной. Я сразу туда. Дверь, значит, приоткрыта, из щели пар, значит. Заглядываю… Мать честная! Она стоит под струями воды, как Самсон, и сосцы себе мылом натирает. А они у неё длиннющие — сантиметра четыре…

— Эй, биджо, — раздался голос Чхиквишвили. — Ти толька Самсона нэ трогай, да…

— Отставить смех на плацу…!

— Дурила ты, Юращенко, — зло сказал Артур. — Тебе за свиней год дизеля светит. Если тебя раньше Пуцек не пристрелит… А ты тут Петрушку из себя корчишь…

Снег падал плотными сухими хлопьями. За их стеной шагающий по плацу Оскома казался персонажем из фильма про войну. Этаким пленным немцем в великоватой шинели, шагающим по заснеженным русским равнинам навстречу своей незавидной судьбе.

— Зампотыл, оказывается, человек чувствительный, — сказал Дымов. — Как он сегодня рыдал из-за погибших животных…

— Ну да, — усмехнулся Артур. — Он поросят этих по три убитых енота за кило живого веса загнать намеревался.

— Откуда ты знаешь?

— Он с человеком договаривался, которому я Лёхино мясо загоняю… Загонял.

— Эй, воины, может, заткнётесь, — прикрикнул на них Сармаш. — Нас так до ужина не разведут…

— Тварищи слдаты! — майор Оскома попытался было разогнать снег перед своим лицом, но потерял стабильность и вздохнул. — Я посылаю вас… Я плл… Я вас посылаю… Я… Я…

— Ну, пошли уже нас всех на хер и отпусти с богом, — сказал рядовой Лозинский.

В строю засмеялись. Прапорщик Сармаш опустил лицо вниз. Капитан Чуприна недовольно обернулся.

— Товарищщи слдаты! Я посылаю вас… Я… Я, ёма, вас посылаю…