Дмитрий Вересов - Тихий Дон Кихот

– А я тебе говорю: учи японский, – согласился следователь.

– Вот поэтому я немного себе позволил, – вздохнул опер, пряча взгляд в киселе.

– Надеюсь, ты не одевал ей на прическу пакет, не пристегивал ее наручниками к батарее?

– Словами, словами, словами, – совсем по-гамлетовски ответил Андрей Судаков. – Помнишь «Основной инстинкт»? Сцена с трусами, вернее, без них?

– Как тебе сказать, – запнулся Корнилов. – Конечно, помню. Что тут лукавить? Можно сказать, любимая сцена. Классику, как говорится, надо знать в лицо или в… еще что… Только я что-то не понял. Перейкина была так же одета?

– Да нет, не в этом дело, Миша. Как ты не понимаешь? Дело не в одежде, все – в ее внутренней, а не внешней, стервозности. Правда, у нас не Америка, не кинематограф, поэтому выражениями я пользовался народными. Но Перейкину это не особенно смутило…

Странное дело. Корнилов уже не первый раз замечал, как быстро меняются люди рядом с ним. Причем, он не относил это на счет неординарности своей личности. Это не радовало его, не забавляло, а, наоборот, настораживало. Словно, он был проводником чьей-то сильной воли, в поле действия которой попадали люди, независимо от своего желания. Только шло ли это им на пользу?

Вот и оперативник Андрей Судаков из разбитного паренька, легко решавшего свои проблемы и так же легко обходившего чужие, превращался на глазах в нечто другое, пока еще едва намеченное кем-то невидимым, еще работавшего над новым лексиконом Судакова, его манерой разговаривать и смотреть на людей. Вот и сейчас вместо отписки в протоколе, Андрей был озадачен какими-то наблюдениями.

– Я не уверен, что она причастна к убийству мужа, – сказал Судаков. – Но у меня есть ощущение, что она была готова к его смерти.

– Ненаказуемо, – ответил Михаил, – как, впрочем, и недоказуемо. Я, например, тоже готов к смерти, правда, своей собственной…

Аня вспомнила, как сдавала зачет по зарубежной литературе Средних веков и Возрождения. Доцент с филфака Белостаев считал журналистов «недофилологами» и «недолитераторами», поэтому резал их на зачете или экзамене, как волк овец, не по необходимости, а от души, не за зарплату, а за покорно, по-овечьи, опущенные головы, за их глупое блеянье, за глотание комбикорма из хрестоматии и учебника вместо свежей крови первоисточника.

Вытащив билет с комедиями Шекспира, Аня поняла, что это – трагедия. Комедии классика Аня презирала и не читала, поэтому попыталась спрятаться за общие слова. Но хищник Белостаев поймал ее на слове «кульминация».

– Какой эпизод в «Двенадцатой ночи» является, по-вашему, кульминацией? – спросил он, сверкнув очками.

Спасло Аню отчаяние загнанной в угол жертвы. Она заявила Белостаеву, что никаких кульминаций в комедийных сюжетах нет вообще. Вот в «Гамлете» кульминационной является сцена с «мышеловкой». Ее попросили пояснить свою мысль. Потом они поспорили с доцентом об Офелии и ее любви к датскому принцу. Аня поняла, что зачет почти у нее в кармане, тем более, что вторым вопросом билета был «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». Рыцарь Печального Образа был ей почти родственником…

Сейчас Аня переживала кульминацию. Она ясно чувствовала, что развитие неясного ей сюжета достигло вершины. Но самого сюжета она не знала, как не знала когда-то комедий Шекспира. Неужели так происходит всегда с главными героинями? Они не понимают замысла, не могут просчитать следующий ход судьбы? Они стоят на перекрестке сюжетных линий, но стоят неосознанно, не выбирают дорогу, как странствующий рыцарь, а ждут чего-то, надеются на кого-то, в судьбу верят, в того же рыцаря на коне с копьем и шелковой лентой на предплечье, смотрят по сторонам в бабьем «отупении», как писал Некрасов про русскую женщину.

Аня подумала, что хорошо быть в пьесе Фортинбрасом, который трубил где-то за кулисами, а пришел под занавес на все готовое пожинать плоды, вступать в права наследования. Как удобно было ему быть благородным и порядочным над трупами главных действующих лиц…

Но когда же вернется с работы Корнилов? Ане хотелось в этой неопределенной ситуации что-либо предпринять, решать какие-то вопросы, действовать. Уж лучше догонять, чем ждать чего-то самой. Самое нужное сейчас действие – помочь Светлане Перейкиной и ее маленькому сыну Ване.